— После таких впечатляющих опытов нужно отвлечься на более земные темы, — сказал патриций, наливая вино в серебряные кубки. — Скажите, Теодорос, что думают в Эдессе о нашей имперской политике?
Я отпил вина — действительно отличного — и задумался над ответом. За века я видел подъем и падение многих государств, но римская империя была особенной по своему размаху.
— Восток следит за Римом с большим интересом, — ответил я осторожно. — Ваши завоевания в Галлии произвели сильное впечатление.
— Цезарь — выдающийся полководец, — согласился Корнелий. — Но меня больше беспокоит то, что происходит здесь, в самом Риме. Сенат и народные собрания все чаще не могут договориться между собой.
Марк, который до этого молчал, подал голос:
— Республика переживает трудные времена. Слишком много амбициозных людей, слишком мало готовности идти на компромиссы.
— Именно, — Корнелий мрачно кивнул. — Красс, Помпей, Цезарь — каждый тянет республику в свою сторону. Боюсь, что рано или поздно это приведет к гражданской войне.
Я слушал их разговор с интересом. Политические интриги всегда были одним и тем же во все века — борьба за власть, амбиции, предательства. Но масштаб римской политики впечатлял.
— А что думает о ситуации сам народ? — спросил я.
— Народ думает о хлебе и зрелищах, — усмехнулся Корнелий. — Пока есть бесплатная раздача зерна и гладиаторские бои в амфитеатре, простые граждане мало интересуются высокой политикой.
— Но это не может продолжаться вечно, — заметил Марк. — Рано или поздно кому-то из триумвиров придется взять всю власть в свои руки.
— Диктатура? — переспросил я.
— Не исключено, — Корнелий задумчиво покрутил кубок в руках. — Республиканские институты хороши для небольшого города-государства. Но когда твои границы простираются от Британии до Египта...
— Нужна сильная единоличная власть, — закончил я.
— Боюсь, что так, — вздохнул патриций. — И это меня пугает. Я сторонник старых республиканских традиций, но понимаю, что время их, возможно, прошло.
Марк отпил вина и посмотрел в окно, где за садом виднелся город.
— Перемены неизбежны, — сказал он философски. — В природе, в политике, в жизни. Вопрос лишь в том, будут ли они к лучшему или к худшему.
— Мудрые слова, — согласился я. — Но иногда людям хочется остановить время, заморозить момент, когда все было хорошо.
— Невозможно, — покачал головой Корнелий. — Время не остановишь. Можно лишь попытаться направить перемены в нужную сторону.
— А что если кто-то сам устал от времени? — спросил я осторожно. — Что если перемены стали для него... обузой?
Марк резко посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло понимание.
— Тогда этому кому-то нужно найти способ... освободиться от груза времени, — сказал он тихо.
Корнелий не понял подтекста разговора и продолжал рассуждать о политике:
— Главное — не допустить анархии. Порядок должен быть, пусть даже ценой свободы.
Я кивнул, но думал уже не о римской политике, а о том разговоре, который мне предстоял с Марком наедине. Алхимик явно догадался о моей природе. Оставалось выяснить, готов ли он мне помочь.
— Интересные времена, — заметил я, поднимая кубок. — За перемены, какими бы они ни были.
— За перемены, — эхом отозвались мои собеседники.
Когда Корнелий отлучился по делам, мы с Марком остались одни в зале. Алхимик долго молчал, изучая меня взглядом, затем решительно подошел ближе.
— Ты вчера спас меня в таверне, — сказал он тихо. — А сегодня явился сюда под чужим именем. Кто ты на самом деле, Виктор?
Я отставил кубок и посмотрел ему в глаза.
— Тот, кто ищет смерть, — ответил я просто. — А ты — тот, кто обещает создать философский камень. Насколько близко ты к цели, Марк?