Первым пал Марк. Я видел, как его лицо мгновенно постарело, как кожа сморщилась и потемнела. Через секунды от моего ученика осталась лишь высохшая мумия в дорогой тоге.
— Нет! — закричал я, но остановить процесс было невозможно.
Волна смерти прокатилась по вилле. Корнелий, слуги, животные — все живое мгновенно высыхало, превращаясь в безжизненные останки. Даже растения в саду почернели и рассыпались в прах.
Но волна не остановилась. Она неслась дальше, к Риму.
Я бежал за ней, ужасаясь содеянному. На улицах города люди падали замертво, даже не понимая, что происходит. Торговцы на рынках, сенаторы в курии, дети на игровых площадках — все превращались в мумии.
Великий Рим умирал на моих глазах.
Только четверо остались живы — я сам и мои создания. Лидия, Марта и Бренн стояли рядом со мной на опустевшей площади, не пострадавшие от катастрофы. Волк выл где-то вдали, его голос эхом отражался от безмолвных стен.
— Создатель, — прошептала Лидия, — что вы сделали?
— То, чего не должен был делать, — ответил я, глядя на мертвый город.
И тут я услышал смех. Звонкий, торжествующий, полный злой радости. Смех Хель разносился по пустым улицам, отражаясь от мертвых зданий.
— Прекрасно, Виктор! — раздался ее голос отовсюду и ниоткуда. — Ты наконец-то научился создавать смерть в промышленных масштабах!
— Это была ошибка! — крикнул я в пустоту. — Я не хотел...
— Хотел или нет — неважно, — смех стал еще громче. — Важно, что ты сделал это. Рим мертв, а ты жив. Какая восхитительная ирония!
Философский камень все еще пылал в лаборатории виллы, но его свет уже не был разрушительным. Он просто... существовал. Памятник моей глупости и гордыне.
— Что теперь? — спросил Бренн.
— Теперь мы живем в мире, который я убил, — горько ответил я.
С того дня катастрофу назвали Черным Мором. Историки будущего не смогли объяснить, как за одну ночь погиб величайший город древности. Они придумали теории о чуме, землетрясениях, проклятиях богов.
Если бы они знали правду...
Я искал смерть, а принес ее миллионам невинных. И смех Хель до сих пор звучит в моих ушах, напоминая о цене гордыни.
Философский камень работал слишком хорошо. И теперь я знал — некоторые знания лучше не открывать.
Даже если ты бессмертен и отчаянно хочешь умереть.
После катастрофы в Риме я не мог больше оставаться в этом мертвом городе. Каждая улица, каждое здание напоминали о моей чудовищной ошибке. Философский камень продолжал тускло светиться в разрушенной лаборатории — памятник гордыне, стоивший жизни целой империи.
— Собирайте все ценное, — сказал я своим спутникам на третий день после катастрофы. — Мы уходим.
Лидия, Марта и Бренн молча повиновались. Мой преображенный волк следовал за мной по пятам, словно понимая мое состояние.
Мы прошлись по мертвой вилле Корнелия, собирая золото, драгоценности, все, что могло пригодиться в долгом путешествии. Патриций лежал в своем кабинете — высохшая мумия в дорогой тоге, рука застыла в жесте, словно он пытался что-то схватить в последний момент.
— Прости, — прошептал я, закрывая его пустые глазницы.
В сокровищнице я нашел карты, деньги разных земель, драгоценные камни. Корнелий был запасливым человеком — его богатства хватило бы на несколько жизней.
На опустевших улицах Рима мы нашли повозку с лошадьми — животные тоже погибли, но повозка была цела. Бренн запряг свежих коней из конюшни за городской стеной — там, куда не дошла волна смерти.
Путь к порту был жутким. Мертвые города, безмолвные фермы, высохшие трупы на дорогах. Я создал пустыню там, где раньше кипела жизнь.
— Куда направляемся, господин? — спросил Бренн, когда мы достигли побережья.
— В Иберию, — ответил я, глядя на корабли в гавани. — Подальше от этого места.
Большинство судов стояли без экипажей — моряки либо погибли, либо бежали при первых признаках бедствия. Но одно греческое торговое судно сохранило команду из нескольких человек.