Сколько раз отец посылал своих людей в Северный, чтобы склонить меня вернуться! Но я пока не готов, совсем не готов окунуться в прежние свои обязанности, а некоторые не стану выполнять и под страхом смерти. Например, в Неальтрель – столицу нашего эльфийского государства – я точно ни ногой. А про королевский дворец при мне вообще лучше не упоминать. Я буду служить только своему клану, но не смогу – королю. Одним мановением руки он разрушил мое счастье, мои надежды, лишил меня желания жить и радоваться жизни.
Только в Северном, куда стекались такие же, как я, потерявшие надежду бойцы, я смог обрести хоть какой-то смысл жизни, защищая простых жителей Леар-Таэля от жестоких нападений орков. Только там, в невероятно суровом климате и жестоких боях, я обретал хоть небольшое успокоение своему разорванному нашим правителем сердцу. Только на пределе сил и возможностей сметая врагов на своем пути, я чувствовал, что живу.
А теперь я должен сидеть здесь, в тепле и уюте, щелкать, как воробьев, довольно вялых (по сравнению с северными дикарями) орков, и тренировать воинов гарнизона, словно вышедший на пенсию командир. Мало мне этого, так богиня Судьбы, видимо, в очередной раз решила поиздеваться надо мной. Мне приходится тренировать женщин, а моя напарница так вообще совсем зеленая девчонка. Понимаю ее, месть дело святое. Но она молодая, красивая (даже очень), у нее вся жизнь впереди. Рина, уверен, могла бы уже сейчас искать себе мужа, благо достойных эльфов в гарнизоне, да и в самом городе, предостаточно. А эта несчастная малышка бредит кровью и убийствами. Куда мир катится? М-да, риторический вопрос.
Позволил ей сегодня убить нескольких орков, чтобы она могла отчитаться перед своим мертвым парнем. Как у нее сияли при этом глаза! С какой благодарностью она взирала на меня! Я едва не умилился. Но разве это жизнь для юной девушки? Никто меня не убедит, что это нормально. Увы, я здесь чужак и должен мириться с установленными в этом гарнизоне порядками.
Правда, как выяснилось, не я один недоволен присутствием в гарнизоне женщин вообще и Рины в частности. Недавно ко мне подошел один воин - как оказалось, ее отец - и умолял присмотреть за его неразумной дочерью, дабы она не попала в беду. Сетовал на глупую девчонку, вбившую себе в голову, что она должна мстить за погибшего жениха. И очень переживал за единственное дитя, о котором у бывалого воина сердце болело каждый раз, как Ринадель отправлялась в дозор. Ее отец был совершенно уверен, что я уж точно смогу защитить ее так, как никто другой. И что я мог ему ответить? Мне и самому не нравится мысль, что эта непосредственная малышка может пострадать. Вот и нянчусь теперь с ней, а она еще и недовольство свое выказывает. Великая воительница, чтоб ей икалось! Только младенцев с сосочками мне еще для полного счастья и не хватает! «Наследник кланового престола служит нянькой», - как гордо звучит-то, а!
Но девчонку жаль, да. Надо как-то попытаться ее мысли потихоньку в другую сторону направить. Нечего ей голову и душу местью занимать!
Пока я так невесело размышлял, успел собрать все свои стрелы и молча вернулся на ставшее почти родным дерево, на котором я уже знал каждую ветку и мог прыгать по ним с закрытыми глазами. Рина сидела, отключившись от всего окружающего, и улыбалась. Я только тяжело вздохнул: уверен, девчонка радуется совершенным убийствам. Мир точно сошел с ума!
А после дежурства я привычно последовал за Риной на аллею памяти. Я провожал ее, оберегая от всяких неожиданностей после каждого дозора на границе, но она ни разу так меня и не заметила. Это хорошо – значит я еще не успел растерять навыки Тени. Да, именно Тенью прозвали меня боевые товарищи в Северном. Не то что здесь, в Паэртеле. «Стриженный», - я даже мысленно презрительно фыркнул. Надменные идиоты! Но мне, собственно, абсолютно по барабану, что они там про меня напридумывали. Я был и остаюсь Тенью, а это прозвище мне дали отнюдь не просто так – мои некоторые особые качества, проявленные в тяжелом бою, были тому причиной.
Вот и сейчас я, словно тень, скользил незаметно между деревьев вслед за девчонкой, пока мы не добрались до аллеи памяти. Я с какой-то грустной теплотой наблюдал, как Рина, высунув от усердия кончик розового язычка, процарапывает боевым кинжалом самую длинную зарубку на заветном стволе. А когда она, закончив, отодвинулась, полюбовалась на проделанную работу и счастливо улыбнулась, у меня от жалости к ней неожиданно сжалось сердце. Бедная девочка! Так страдать в столь юном возрасте!