— Мне холодно, — прошептал я.
Гермиона встала со стула и вышла за пределы ширмы, но совсем скоро вернулась с одеялом в руках. Укрыв меня, она села обратно на стул и спросила:
— Так лучше?
— Да.
— Ты напугал меня, — сказала она.
— Испугалась, что твоему подопытному кролику пришел конец, и не на ком будет испытать зелье? — мой голос звучал глухо и сипло.
— Идиот, — отозвалась Грейнджер, вздохнув.
— Даже не спрашиваешь, что случилось?
— Я уже знаю. Ты был без сознания несколько часов, за это время я успела переговорить с мисс Дэвидсон и мистером Митчеллом, которые сбились с ног, ища тебя, так что они мне рассказали обо всем.
— Ты что... все это время проторчала здесь? — удивился я.
— Хотела убедиться, что тебе ничего не угрожает.
— И правда, обидно было бы, если бы все твои труды пропали даром, — говорить было трудно, будто горло распухло и отказывалось повиноваться.
— Хватит уже! — прикрикнула она.
Вернулась мадам Помфри и заставила меня выпить четыре разных зелья. Убедившись, что я проглотил все до последней капли, она обратилась к Гермионе:
— Он будет спать все следующие сутки, так что нет смысла тут сидеть, дорогая.
— Хорошо, — отозвалась она, и посмотрела на меня. — Выздоравливай, Малфой.
— Эй, подожди, мы еще не договорили, — возмущенно прохрипел я, вспомнив про цепочку, которую так и не отдал ей. Хотя и чувствовал, что на долгий разговор меня не хватит, потому что зелья уже начали действовать, по телу разлилась приятная тяжесть.
— Потом поговорим. Спи, — сказала Грейнджер и, не медля, ушла.
А я послушался, будто у меня был выбор, и уснул крепким сном без сновидений.
* * *
Весь следующий день меня никто не тревожил, но и чувствовал я себя премерзко. Озноб, тупая ноющая боль и головокружение не придавали сил и уж точно не улучшали настроение, так что мне не оставалось ничего, кроме как спать, благо зелья мадам Помфри этому способствовали на ура.
На второй день моего пребывания в лазарете меня навестила лично директор Макгонагалл. Я был крайне удивлен такому визиту.
Прошелестев своей длинной зеленой мантией, она устроилась на стуле для посетителей и уставилась на меня с очень суровым выражением лица.
— Мистер Малфой, как вы себя чувствуете? — спросила она сразу же.
— Спасибо, директор, уже немного лучше, — ответил я. Мне хотелось спросить о причине ее визита, но я решил, что это выяснится само собой.
— Вы заставили нас всех поволноваться, — сказала она, вздохнув.
— Э-э-э, — растерялся я. — Извините.
— Нет-нет, вашей вины в этом нет и близко, — отрицательно покачала она головой. — Я пришла, чтобы заверить вас, что без внимания этот инцидент не оставлю, и удостовериться, что у вас есть все, что необходимо, чтобы скорее выздороветь.
— Мадам Помфри обо мне очень заботится, — сказал я, немного сбитый с толку.
— Да, разумеется, — кивнула Макгонагалл. — И не только она… Ах да, еще я хотела спросить вас, уведомлять ли вашу мать об этом происшествии? С некоторых пор мы сообщаем родителям учеников о серьезных травмах, если таковые случаются, но вы уже совершеннолетний, так что...
— Спасибо, директор, — ответил я. — Не нужно ничего писать моей матери. Я сам ей все объясню чуть позже.
— Хорошо, — согласилась она и поднялась со стула. — Выздоравливайте, мистер Малфой.
Как только она ушла, появилась хозяйка больничного царства и, осмотрев меня, выдала еще порцию зелий, от которых я снова уснул.
На следующее утро я проснулся в гораздо лучшем состоянии. Боль практически ушла, да и голова кружилась не так сильно. Мне казалось, что в этот же день я выйду из лазарета, но мадам Помфри, когда я высказал ей эту мысль, ответила категорическим отказом, добавив, что до конца недели мне не стоит и заикаться на эту тему. Она снова выдала мне зелья и сказала, что если я буду выполнять все ее указания, она даже скоро пустит ко мне посетителей. На этом наш короткий спор закончился, и меня вырубило от очередного зелья сна без сновидений.
Четвертый день моего скучного нахождения в Больничном крыле подарил хоть какое-то разнообразие — посетителя. Вернее, посетительницу. И это было очень кстати, потому что разглядывание потолка все то время, что я не тратил на сон, мне напоминало времена первых шести месяцев домашнего заточения и навевало страшную тоску.
— Наконец-то меня к тебе пустили, — чуть улыбнулась одними уголками губ Дэвидсон, заглядывая ко мне за ширму. — Можно присесть? — спросила она, указав взглядом на стул у кровати.