— Сынок, — позвала меня мама, в ее голосе читалось удивление. — Ты уже можешь так двигать ногами? Какой же ты молодец!
— Это заслуга мисс Грейнджер, — сказал я, не переставая двигать стопами.
— Драко, пригласи ее как-нибудь в наш дом. Пусть она увидит, что он может быть не только пыточной или притоном для преступников, но и светлым теплым местом, где таким гостям, как она, всегда рады.
— Я скажу ей, мама, — пообещал я и стиснул зубы — от боли и усталости, а еще от злости, потому что что-то мне подсказывало, что Гермиона никогда не захочет приходить в Малфой-мэнор.
Прозанимавшись час, я с трудом уговорил маму отойти от отца и поспать на кушетке. Я же занял ее место около кровати и смотрел на его бледное лицо с синяками под глазами. Я вспоминал все его слова и поступки, и мне все больше казалось, что он уже давно был немного безумен, просто сейчас это состояние обострилось благодаря тюремной жизни. И страшно было об этом думать, но мне казалось, что потеря памяти или даже рассудка для отца была бы не трагедией, а подарком судьбы.
* * *
На следующий день отец так и не пришел в себя, и я потратил все свое время на успокаивание мамы и тренировки. Отвлекся от своих проблем я только один раз, отправившись к тому целителю, у которого, согласно рецепту, я должен был взять зелья для мадам Помфри. Получив все необходимое, я сразу же вернулся обратно в палату, которую уже начал потихоньку ненавидеть.
Понедельник тоже не ознаменовался чем-либо существенным, кроме того, что в Мунго приходили мракоборцы и устроили мне и маме настоящий допрос, не пообещав, впрочем, ничего хорошего или хотя бы обнадеживающего. Без Гермионы рядом добродушие в тоне голоса этих людей отсутствовало напрочь. И самое страшное, что винить их в этом было нельзя.
Только во вторник, ближе к вечеру, мама тихо позвала меня, когда я дремал.
— Драко, кажется, отец очнулся, — сказала она со смесью надежды и страха в голосе.
Я поспешно переместился поближе к его кровати и взял маму за руку. Ее пальцы подрагивали. Она очень сильно похудела за эти дни, и теперь казалась тоненькой былинкой, дрожащей на сильном зимнем ветру.
— Надо позвать целителя Харди, — сказал я, когда убедился, что отец и правда открыл глаза.
— Я пойду, — сказала она и подхватилась с места.
Я остался наедине с отцом. Не решаясь заговорить с ним, я смотрел в его серые глаза, пытаясь рассмотреть там искру узнавания или хотя бы какого-то понимания происходящего. Он молчал и не шевелился, только веки подрагивали, когда он медленно моргал, будто даже такое действие требовало от него серьезных усилий.
Мама с целителем вернулась только спустя десять минут, и за это время я уже понял, что сейчас отец не был способен на какой-либо простейший диалог.
Харди попросил нас отойти подальше от кровати и осмотрел отца. Длилось это обследование очень долго, по моим ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем целитель повернулся к нам и, сообщив, что физическое состояние отца вполне его устраивает, ушел, чтобы позвать других колдомедиков для обсуждения душевного состояния отца.
Пятеро целителей провели у кровати отца не меньше шести часов. Они произносили какие-то заклинания, пытались с ним говорить, поили его зельями, но никаких видимых результатов это, похоже, не давало. К утру, когда все уже явно устали, а мама даже задремала, положив голову на мое плечо, целитель Харди подошел к нам, тронул маму за руку, чтобы она проснулась, и тихо сказал:
— Похоже, разум у вашего мужа нарушен только частично, а вот память повреждена основательно. Не берусь утверждать наверняка, но может так случиться, что он не будет помнить, кто вы, не будет знать, кем он был раньше, и, возможно, не сможет больше колдовать. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы он смог хотя бы говорить. Если мы будем знать, что за заклинание его поразило, тогда будет шанс восстановить и разум, и память. Но, боюсь, я знаю, каким именно заклинанием ударили в мистера Малфоя, и если я прав, мы уже почти ничего не сможем сделать, потому что я подозреваю темную магию, а она, как вам известно, потому и запрещена в нашем мире, что последствия ее зачастую уже необратимы, — он произнес это все с абсолютно бесстрастным лицом. У меня пробежал холодок по спине. — Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Да, еще одно. Разговаривайте с ним, ему это будет полезно.
Целители ушли, а я провел несколько ужасных часов, гладя маму по то и дело вздрагивающей спине и слушая ее тихие всхлипы, каждый из которых больно колол меня прямо в душу и делал и без того незаживающие душевные раны еще более глубокими.