Я попытался встать, но что-то тянуло меня обратно к земле, будто чья-то рука крепко вцепилась в мою мантию.
— Не можешь подняться? — раздалось откуда-то сверху.
Липкая волна страха накрыла меня внезапным холодом — надо мной, возвышаясь как черная каменная статуя, стоял Волдеморт.
— Предал меня? Тогда будь готов заплатить. Круцио!
Все тело скрутило в жутких судорогах боли, такое нельзя было просто отодвинуть в дальний угол сознания и перетерпеть. Я заорал.
— Запомни, Драко, — сказал Лорд, прервав пытку, — у каждого выбора есть последствия. Но не думай, что мир справедлив. Если не умеешь зубами выгрызать себе место под солнцем, значит, ничего так и не добьешься. Те, кто просто лежит и ждет чуда, заканчивают плохо. Круцио!
Новая вспышка боли поразила тело, и я снова не смог сдержать крика.
— Стой! — раздался рядом еще чей-то голос, и Лорд, отвлекшись на звук, потерял контроль над заклятием. Я жадно глотал воздух, пытаясь прийти в себя.
Я повернул голову, чтобы увидеть своего спасителя и потенциального покойника — Лорд никогда не прощал тех, кто мешал ему. Снова Поттер, Грейнджер, Уизли. Мне везло на встречи с ними сегодня, впрочем, так было всегда. Ненавижу.
— Это ты! — сказал Волдеморт, оскалившись, однако не удосужился даже перевести палочку в сторону своего злейшего врага.
— Что, Малфой, не нравится быть жертвой Лорда? — спросил Поттер, вместо того, чтобы как-то отреагировать на слова Волдеморта. — Прочувствуй, каково это — быть по другую сторону от него.
— Тряпка, я же сказал, чтобы ты больше не попадался мне на глаза, — выплюнул Уизли.
— Ребята, пойдем. Если ему настолько не терпится умереть, пусть так и будет. Малфой уже перестал бороться, а значит, никто не в силах помочь ему.
— Нет! — закричал я. — Поттер, убей его! Помоги!
— Помоги себе сам! — сказала Грейнджер ледяным тоном, Поттер согласно кивнул, и они пошли своей дорогой.
Лорд не предпринимал никаких действий, и это было странно.
— Я — твой вечный кошмар, — сказал Волдеморт, вновь посмотрев на меня. — Живи с этим или сдохни. Круцио!
— Нет! — успел прокричать я до того, как заклинание достигло моего тела. Инстинктивно я выставил вперед руку в попытке защититься, но, разумеется, это ничем не помогло. Боль снова начала выкручивать мое тело наизнанку. — Помогите, — прохрипел я, кашляя, но меня никто не слушал.
«Я хочу жить!» — промелькнуло в голове, и мир померк.
* * *
Мысли с трудом пробивались в сознание, будто были вязкими и тяжелыми. Боль жгла изнутри, но рядом не было никого, кто бы мог колдовать на меня Круцио. Я с большим трудом сумел открыть глаза, однако сфокусировать взгляд все никак не получалось. Было понятно пока только одно — я все еще лежал под обломками колонны, а значит, все, что было совсем недавно — это просто сон. На самом же деле ничего не изменилось. Хорошо это или плохо — судить было еще рано. Не успев развить эти мысли дальше, я уловил-таки некоторые изменения в окружающем мире. Стало тихо. Как-то неестественно тихо. После гула ожесточенной битвы эта тишина была даже болезненной. Хотя, если прислушаться, кое-какие звуки все-таки были слышны. Чьи-то слабые стоны боли, горестные всхлипы, а еще напряженный отрывистый смех, который выдавал колоссальное нервное напряжение смеявшегося.
Я все свои оставшиеся силы направил на то, чтобы суметь рассмотреть происходящее. Сложно сказать, сколько времени ушло на тщетные попытки повернуть голову, но я не сдавался и, превозмогая боль, все же сумел всмотреться вдаль, туда, откуда доносились приглушенные голоса. Около входа в Хогвартс стоял Гарри Поттер, потрепанный, явно уставший, но с гордо поднятой головой, а рядом — его неизменные спутники: Рон Уизли и Гермиона Грейнджер. Кошмар всех моих лет учебы в полном составе. Похоже, битва закончилась. И «добро» победило. Значит, теоретически, я уже был свободным от Метки, только вот вряд ли это победившее общество примет меня с распростертыми объятиями. Да и не был я уверен, что вообще выживу, учитывая мое состояние. Одно только терзало — что там с родителями? Найдет ли меня кто-то, пока я жив, и успею ли я узнать, как они?
Я перевел взгляд на небо — все такое же холодное и безразличное. Ему нет дела до того, что здесь кто-то радуется или грустит, оно не исчезнет из-за чьей-то боли или радости, оно неизменно, в отличие от нас.