— Миссис Малфой, — обратился он к маме, а потом посмотрел на меня. — А вы кто?
— Я — сын Люциуса Малфоя.
— Понятно. А мое имя Оливер Харди, как вы догадались, я колдомедик. Значит так. Мистер Малфой должен прийти в себя к завтрашнему дню. В каком состоянии его разум и память, нам неизвестно. Увидим, когда он очнется. Радовать вас пока нечем, но и огорчать — тоже, — он пожал плечами.
— Можно посидеть с ним? — спросил мама.
— Конечно, пожалуйста. Если вы тут собираетесь оставаться, там кушетка есть в комнате, можете поспать даже.
— Спасибо, — сказал я.
— Пока не за что, — сухо отозвался он. — Я вас оставляю. Зайду уже утром. До свидания.
— Всего доброго, — попрощалась мама вслед уходящему целителю.
— Идем, — тихо позвал я, и мы вошли внутрь.
Отец, белый как стена, лежал на кровати, укрытый теплым одеялом до самого подбородка. Волосы его разметались по подушке, они были спутанными и не очень чистыми. Лицо, всегда жесткое и надменное, сейчас было безмятежным и спокойным. Я поймал себя на мысли, что видел у него такое выражение только несколько раз, и то в раннем детстве, и мне очень не хватало его всю последующую жизнь.
— Ох, Люциус, — шумно выдохнула мама и опустилась на стул около его кровати.
Я не стал мешать и направился поближе к дополнительной кровати или, правильнее сказать, кушетке, стоявшей около стены. Занятия с Грейнджер сегодня я пропустил, а значит, нужно было тренироваться самому.
— Сынок, — позвала меня мама, в ее голосе читалось удивление. — Ты уже можешь так двигать ногами? Какой же ты молодец!
— Это заслуга мисс Грейнджер, — сказал я, не переставая двигать стопами.
— Драко, пригласи ее как-нибудь в наш дом. Пусть она увидит, что он может быть не только пыточной или притоном для преступников, но и светлым теплым местом, где таким гостям, как она, всегда рады.
— Я скажу ей, мама, — пообещал я и сцепил зубы — от боли и усталости, а еще от злости, потому что что-то мне подсказывало, что Гермиона никогда не захочет приходить в Малфой-мэнор.
Прозанимавшись час, я с трудом уговорил маму отойти от отца и поспать на кушетке. Я же занял ее место около кровати и смотрел на его бледное лицо с синяками под глазами. Я вспоминал все его слова и поступки, и мне все больше казалось, что он уже давно был немного безумен, просто сейчас это состояние обострилось благодаря тюремной жизни. И страшно было об этом думать, но мне казалось, что потеря памяти или даже рассудка для отца была бы не трагедией, а подарком судьбы.
*
На следующий день отец так и не пришел в себя, и я потратил все свое время на успокаивание мамы и тренировки. Отвлекся от своих проблем я только один раз, отправившись к тому целителю, у которого, согласно рецепту, я должен был взять зелья для мадам Помфри. Получив все необходимое, я сразу же отправился обратно в палату, которую уже начал потихоньку ненавидеть.
Понедельник тоже не ознаменовался чем-либо существенным, кроме того, что в Мунго приходили мракоборцы и устроили мне и маме настоящий допрос, не пообещав, впрочем, ничего хорошего или хотя бы обнадеживающего. Без Гермионы рядом добродушие в тоне голоса этих людей отсутствовало напрочь. И самое страшное, что винить их в этом было нельзя.
Только во вторник, ближе к вечеру, мама тихо позвала меня, когда я дремал.
— Драко, кажется, отец очнулся, — сказала она со смесью надежды и страха в голосе.
Я поспешно переместился поближе к его кровати и взял маму за руку. Ее пальцы подрагивали. Она очень сильно похудела за эти дни, и теперь казалась тоненькой былинкой, дрожащей на сильном зимнем ветру.
— Надо позвать целителя Харди, — сказал я, когда убедился, что отец и правда открыл глаза.
— Я пойду, — сказала она и подхватилась с места.
Я остался наедине с отцом. Не решаясь заговорить с ним, я смотрел в его серые глаза, пытаясь рассмотреть там искру узнавания или хотя бы какого-то понимания происходящего. Он молчал и не шевелился, только веки подрагивали, когда он медленно моргал, будто даже такое действие требовало от него серьезных усилий.
Мама с целителем вернулась только спустя десять минут, и за это время я уже понял, что сейчас отец не был способен на какой-либо простейший диалог.
Харди попросил нас отойти подальше от кровати и осмотрел отца. Длилось это обследование очень долго, по моим ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем целитель повернулся к нам, и сообщив, что физическое состояние отца вполне его устраивает, ушел, чтобы позвать других колдомедиков для обсуждения душевного состояния отца.
Пятеро целителей провели у кровати отца не меньше шести часов. Они произносили какие-то заклинания, пытались с ним говорить, поили его зельями, но никаких видимых результатов это, похоже не давало. К утру, когда все уже явно устали, а мама даже задремала, положив голову на мое плечо, целитель Харди подошел к нам, тронул маму за руку, чтобы она проснулась, и тихо сказал:
— Похоже разум у вашего мужа нарушен только частично, а вот память повреждена основательно. Не берусь утверждать наверняка, но может так случиться, что он не будет помнить, кто вы, не будет знать, кем он был раньше, и, возможно, не сможет больше колдовать. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы он смог хотя бы говорить. Если мы будем знать, что за заклинание его поразило, тогда будет шанс восстановить и разум, и память. Но, боюсь, я знаю, каким именно заклинанием ударили в мистера Малфоя, и если я прав, мы уже почти ничего не сможем сделать, потому что я подозреваю темную магию, а она, как вам известно, потому и запрещена в нашем мире, что последствия ее зачастую уже необратимы, — он произнес это все с абсолютно бесстрастным лицом. У меня пробежал холодок по спине. — Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Да, еще одно. Разговаривайте с ним, ему это будет полезно.
Целители ушли, а я провел несколько ужасных часов, гладя маму по то и дело вздрагивающей спине и слушая ее тихие всхлипы, каждый из которых больно колол меня прямо в душу и делал и без того незаживающие душевные раны еще более глубокими.
*
В пятницу утром я собирался возвращаться в Хогвартс. Никакие мои уговоры так и не заставили маму съездить домой хотя бы на день, она ни на шаг не отходила от отца. Она разговаривала с ним и ухаживала лучше колдомедиков, но это мало улучшало ситуацию.
Он сейчас сидел около окна и смотрел куда-то вдаль, может быть, он наблюдал за тем, что происходило на улице, а возможно, витал где-то в своих мирах. Мама почти с таким же отрешенным видом смотрела на отца. Я хотел выть.
— Мама, точно не хочешь поехать домой? — в сотый раз спросил я.
— Я останусь здесь, — тихо сказала она. Зачем вообще было спрашивать, если ответ был известен наперед?
— Мне уже нужно возвращаться в школу, — ощущение вины не покидало меня ни на секунду.
— Езжай, сынок, я буду тебе писать обо всем.
— Как я тебя оставлю одну? — а еще был стыд. Мне было стыдно за себя.
— Я не одна, — она измученно улыбнулась.
Руки сами собой сжались в кулаки.
— Мама…
— Все хорошо, только пиши мне почаще.
— Обязательно, — сказал я и опустил голову. Что ж, мне оставалось только позвать эльфа: — Тинки!
Он открыл дверь и зашел в помещение, видимо, решив, что аппарировать прямо сюда будет не лучшей идеей. Бросив печальный взгляд на отца, он поклонился маме, а потом выжидательно посмотрел на меня.
— Молодой хозяин звал Тинки?
— Да, нам пора возвращаться в Хогвартс. Сейчас выйдем из Мунго, и ты аппарируешь нас на Кингс-Кросс. Понял?
Эльф закивал головой. Я тем временем молча обнял маму, больше говорить было абсолютно нечего.
— До встречи, отец, — тихо проговорил я, исподлобья посмотрев на него. Он никак не отреагировал, продолжив все так же невозмутимо глядеть в окно. — Идем, — обратился я к Тинки, и мы направились к выходу.
*
Обратная дорога была такой же долгой, нудной и утомительной, как и путь сюда. В Хогсмид мы приехали уже довольно поздно, хотя на ужин я еще успевал. Отправив Тинки в замок, я медленно перемещался по заснеженной дороге. Ветер дул мне в спину, так что особого дискомфорта я не ощущал, хотя на улице было холодно и сыро. Весна хоть и настала согласно календарю, но не спешила вступать в свои права так сразу.