У меня совсем пропало настроение от этой картины. Я все-таки вывел ее из себя, чего делать было категорически нельзя.
— Замерзла? — тихо спросил я, с трудом переместившись из закутка поближе к ней. Кресло то и дело цеплялось за пол и стеллажи, я и сам был не в форме.
— Нет, просто в бешенстве, — ответила она и обернулась ко мне. — Ну почему ты такой наглый и упрямый?
— Успокойся, пожалуйста. Я понимаю, что поступил не очень хорошо, но не прогоняй меня теперь уже. Тем более, что тебе надо успокоиться перед тем, как приступать к работе, — проговорил я медленно.
— Твое присутствие мне спокойствия не добавит.
Я вздохнул и поморщился.
— Ты настолько меня ненавидишь?
— Да не ненавижу я тебя, Малфой, — сказала она раздраженно. — Просто твои методы добиваться своего просто ужасны. Ты эгоист.
— Ну хорошо, я эгоист. Но почему ты так упорно не хотела, чтобы я сегодня оказался здесь?
— Хватит вопросов, — отрезала она и прошла к шкафу, однако так и не открыла его стеклянную дверцу, просто стояла и смотрела на ряды книг. — Пора уже приступать к работе. — Взяв одну из книг с верхней полки, она нечаянно выронила ее на пол и выругалась вполголоса.
— Теперь тебе определенно нужен помощник, чтобы не ошибиться.
— Позову профессора Слизнорта, — она пожала плечами.
— Нет, — возразил я. — Слизнорт наверняка уже выпил чего-нибудь покрепче из своей знаменитой коллекции и теперь спит без задних ног, — я сделал короткую паузу, а затем добавил как можно уверенней: — Если пообещаешь, что не выставишь меня, я угощу тебя чаем… с мятой.
Грейнджер в который раз за этот разговор пожала плечами.
— Хорошо, оставайся.
— Спасибо, — я отвернулся, чтобы скрыть предательскую улыбку, растягивающую мне губы. Мне удалось добился желаемого, хоть было и непросто.
Не желая больше сердить сегодня Грейнджер, я позвал Тинки, чтобы тот принес нам чай. Эльф выполнил мою просьбу в течение двух минут и, пожелав нам приятного аппетита и доброй ночи, исчез.
Гермиона села за письменный стол, где дымились наши чашки с чаем, а я остался там, где был, не решаясь приблизиться без приглашения, я уже и так достаточно вывел ее из себя.
— С чего бы такой приступ робости? — она взглянула на меня и подперла голову рукой.
— Не хочу тебя больше злить, — честно ответил я, встречая ее взгляд.
— Давно бы так… — пробормотала она. — Ладно, не строй из себя скромника, тебе не идет. Перемещайся сюда, у нас мало времени на церемонии.
Я кивнул и направил волшебную палочку на кресло, собираясь с силой.
— Давай я помогу, — сказала она и, не дожидаясь ответа, прошептала заклинание и отлевитировала мое кресло поближе к столу.
— Эй, я бы и сам справился, — возмутился я.
— Знаю, — просто сказала она и взялась обеими руками за чашку. Поднеся ее поближе к лицу, она шумно вдохнула аромат и прикрыла глаза. — Обожаю мяту, в детстве мама всегда готовила мне такой чай.
После такой обезоруживающей откровенности мне расхотелось дальше спорить на тему своей самостоятельности.
— Моя мама тоже любит такой чай, — я улыбнулся, вспоминая один случай. — Однажды, когда мне было семь лет, я помню, отец ругал мать за то, что она подсунула ему мятный чай, тогда как он считал, что он подходит только сумасшедшим для усмирения. Он тогда сказал, что настоящий англичанин должен пить исключительно черный чай, ну, может еще огневиски, на что мама ответила ему, что он заблуждается, и мята как раз больше подходит уроженцу древнего Альбиона, поскольку произошла она еще от древнегреческой нимфы Минты, превращенной Персефоной в растение, которое сам Аид наделил ароматом. Отец только хмыкнул в ответ, а мама на ухо мне прошептала: “Правда Персефона сделала это из ревности к Аиду, но так как отец плохо помнит эту историю, ему об этом знать не обязательно. А мне еще в Хогвартсе добрые люди рассказали, что мятный чай придает сил, так что пей, милый”, — и она передала мне чашку с ароматным напитком. Тогда я впервые его попробовал.
— Хм, значит, есть что-то общее у наших родных, — сказала Грейнджер, открыв глаза.
— Мне кажется, даже больше, чем мы раньше думали, — ответил я. — Знаешь, моя мама никогда не одобряла жестоких методов борьбы с маглорожденными и маглами. Но она всегда любила отца, а его взгляды отличались жесткостью с самой юности. Поэтому она не решалась сказать и слова против. Но когда я подрос, она пыталась — сейчас уже я это понимаю — много раз пыталась намекнуть мне, что я ошибаюсь, следуя идеалам отца. Я не понимал этого тогда, а когда наконец понял, все оказалось слишком запущено, чтобы свернуть с выбранного пути.
— Главное, что ты осознал все, — Грейнджер пристально посмотрела на меня. — Ты действительно стал другим человеком. Или просто я увидела тебя настоящим.
Повисла пауза, а мы просто сидели и смотрели друг другу в глаза. Наконец, я не выдержал этого прожигающего взгляда и уставился на свои руки.
— Не переоценивай меня, — тихо сказал я.
— Хотя кое-что в тебе неискоренимо — ты наглый и злобный дикобраз, — проговорила она с какой-то слегка фальшивой бодростью и вскочила из-за стола. — Допивай свой чай поскорее и перемещайся к тому столу, где ингредиенты лежат, если хочешь следить за моей работой. Пойду принесу котел.
Я поспешил к указанному столу. Сейчас мне было не по себе, как-то слишком тревожно. Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Бывало и хуже.
Грейнджер вернулась через минуту с огромным золотым котлом в руках. Он должен был весить очень много, но Гермионе, казалось, было нетрудно его нести. В считанные секунды расстояние от подсобки до стола было преодолено. Установив котел, она повернулась ко мне. На ее лице сейчас не отображалось ни единой эмоции.
— Раз уж ты тут, сделай полезное дело — измельчи один лист китайской кусачей капусты, она справа от тебя, — сказала Грейнджер, открывая колбу с почти прозрачной, но все же слегка мутноватой жидкостью.
— Хорошо, — согласился я без колебаний.
— Особо не спеши, времени достаточно. Ну что ж, начали, — сказала она и вылила жидкость из колбы в котел. Затем зажгла под ним горелку и посмотрела на свои часы.
Пока я методично и сосредоточенно измельчал острым ножом лист капусты, Гермиона неподвижно стояла у котла, наблюдая за тем, как в нем нагревается вода, изредка посматривая на время. Через восемь минут она отмерила на маленьких весах две унции измельченного лирного корня и ссыпала его в уже кипящую воду.
Я доделал свою работу и отложил нож подальше. Больше делать было нечего, так что я решил просто наблюдать за Грейнджер, которая в данный момент медленно помешивала зелье по часовой стрелке, как и было сказано в рецепте.
— Почему только шесть раз? — спросил я, когда она отошла от котла, чтобы взять бутылочку с экстрактом белладонны.
— Я решила с каждым новым ингредиентом добавлять одно дополнительное помешивание. В рецепте же сказано, что мешать надо не меньше пяти, и не больше пятнадцати раз. Составляющих у нас десять. Как раз нормально получится. Не переживай, хуже точно не будет, я читала об этом, — ответила она и накапала пять капель экстракта в котел.
Зелье зашипело и сильно помутнело, изменив цвет на бежевый.
— Интересно, так и должно происходить? — спросил я.
— Надеюсь, — тихо отозвалась Грейнджер, снова приступив к помешиванию. — Найди, пожалуйста, на столе баночку, в которой лежит порошок из корневищ имбиря.
Я без труда отыскал ее среди других склянок и, открыв крышку, передал Гермионе, как только она закончила помешивать зелье. Сверившись с рецептом, который лежал в углу стола, и кивнув, видимо, каким-то своим мыслям, Грейнджер стала отсчитывать и добавлять в зелье восемь щепоток порошка. С каждой новой порцией жидкость в котле становилась все светлее и в итоге приобрела молочно-белый цвет. Снова настало время для помешивания, и на этот раз времени на него ушло чуть больше, потому что зелье стало еще более густым.