По темпераменту Ришелье никогда не страдал от пылких чувств. Он был слишком поглощен публичными делами, слишком озабочен своим долгом, слишком ревнив к своей власти, чтобы рисковать положением ради любовных интрижек. Это не был ни Арамис, ни кардинал де Рец. Ему не была ведома наука соблазнения. Соблазнитель не нуждается в молодости и красоте. Соблазнитель — это тот, кто умеет говорить с дамами и говорит им то, что они желают услышать. Кардинал умел говорить с мужчинами — с королем, министрами, послами, людьми церкви, со своими «воспитанниками», агентами, шпионами, с военными, моряками; женщин он совершенно не знал. Его совместная жизнь с мадам д’Эгийон в глазах общества была неуместной: его брат Альфонс, кардинал Лионский, не раз пытался заставить его это понять. С королевой кардинал почти всегда вел себя по-мальчишески. Вдали от нее он был во власти фантазий, вблизи — бормотал глупости. Он был так же неестествен и неловок с прекрасной, благородной и пугливой Анной Австрийской, как бедный Людовик XIII со своими фаворитами и фаворитками. И в политике, и в частной жизни их поведение часто оказывалось одинаковым.
КОРОЛЕВСКИЕ ДУХОВНИКИ
Долгом правителя является внимательно и терпеливо выслушивать все то, что духовник считает обязанным ему высказать,
Все усилия Ришелье по сохранению доверия своего господина и получению от него одобрения его действий оказались бы напрасными, если бы окружение короля отвергало или хотя бы оспаривало идеи кардинала, подрывая этим его влияние. Чтобы завоевать несколько квадратных футов кабинета Его Величества, кардиналу приходилось весьма внимательно наблюдать за окружением короля, особенно за его духовниками и фаворитами.
Духовниками всегда, вплоть до 1773 года, были иезуиты. Исключив раз и навсегда конкуренцию — ораторианцев, доминиканцев, капуцинов и другие ордена, — монархия исключила возникновение бесконечных и отвратительных ссор между претендентами. Взамен она поместила корону Франции под опеку (или подобие опеки) сынов Игнатия Лойолы. Иезуиты, верные девизу своего основателя, действовали «к вящей славе Господней». Им, преданным своему четвертому обету (безоговорочное подчинение папе), не было никакого смысла покровительствовать королевству Французскому. В обстановке Контрреформации странно было бы, если бы орден иезуитов не служил в первую очередь интересам католических королей Испании, страны, сохранившей себя от протестантизма, а также владениям Австрийского дома, венского Габсбурга, правителя Священной Римской империи, с трудом мирившегося с религиозной двойственностью.
В подобных условиях король Франции должен был сохранять трезвость ума и критически относиться к словам своего духовника. Что касается последнего, то, даже имея собственные взгляды на управление государством, ему надлежало быть достаточно честным или достаточно мудрым, чтобы не стать политическим советником монарха. В принципе он был всего лишь доверенным лицом короля, проводником его душевных порывов, но не его политических решений. Нельзя сказать, что восемь королевских духовников периода Людовика XIII верно следовали этой программе.
Отец Котон при Генрихе IV был великолепен — ловкий, осторожный, твердый, тонкий. Ему досталась задача не из легких — его подопечным был бывший гугенот, которого многие французы считали обратившимся только ради выгоды. В целом отец Котон оставил хорошие воспоминания о своей нелегкой службе. Не имея возможности заставить короля отказаться от брани, он нашел компромисс. Вместо «В Бога! В душу!» Беарнец постепенно привык ругаться «Черт возьми!». Но, воспользовавшись периодом регентства и поощрением Марией Медичи, Пьер Котон не просто воспитал в сыне Генриха IV крайнюю набожность, но также способствовал в 1615 году «испанским свадьбам» и нахваливал Людовику XIII испанскую монархию. Его знаменитая осторожность в политических делах в период правления Людовика XIII претерпела некоторые изменения. Он ушел со своего поста в 1616 году. Следовательно, с самого раннего детства у Людовика XIII был духовник, склонный выходить за пределы своей роли. Разумеется, к 1616 году епископ Люсонский имел время заметить подобное поведение и извлечь из него уроки.
Арну, пришедший на смену Котону, был навязан королю Люинем. Он не старался уменьшить воинственность своего подопечного, вовлеченного в новую религиозную войну. Зато, как ни странно, он позволил себе — слишком рано и слишком открыто — критиковать Люиня, что способствовало его падению. В очередной раз вмешавшись в то, что никоим образом его не касалось, Люинь предложил королю отца Сегирана, которого это повышение, похоже, «опьянило» (Р. Пиллорже). Он тут же вышел за границы своей роли, претендуя на власть над епископами. Но самой большой его глупостью было то, что он решил, будто король одобряет грубость в отношении королевы-матери. Это привело к его отставке в последние дни 1625 года.