— Вот об этом-то я и собирался сказать. Руст сидит у Ферге в кармане. Сейчас, когда Руст закончил свои россказни в бундестаге об условиях содержания в тюрьме для военных преступников, он должен будет поведать Ферге о кое-каких событиях двенадцатилетней давности в Гармиш-Партенкирхене. Тебе что, неинтересно?
— Наоборот, очень интересно. Но ты-то откуда все это знаешь?
— От Сиверинга, сынок. Он уже был здесь. А раз ты его ищешь, то, я так понимаю, он опять в Германии.
Я говорил Энди Дайнину, что веду розыск Сиверинга, потому что туда, куда Энди может сунуть свой нос, меня и близко не подпустят. И еще, он всегда умел держать язык за зубами.
— Руст сейчас не скажет Ферге ничего. Он уже не у него в кармане. Он сейчас или в бегах, или уже покойник.
Я рассказал Энди о том, что произошло прошлой ночью на Рейне, и спросил, что он слышат о «красных».
— Да, черт возьми, «красным» Руст нужен. Если им удастся опять вытащить его в свою зону, то они, вероятно, смогут выбить из него то, что им хотелось бы услышать — к примеру, историю о сотрудничестве американской армии с нацистами в Гармише в 1945 году.
— Боже правый, — сказал я. — Неужели это правда?
— А ты как думал? В голове не укладывается, что Руст исчез.
— Почитай об этом в вечерней газете. Там еще будет кое-что об одном геройском парне по имени Честер Драм. Ладно, спасибо за то, что рассказал о Ферге.
— И он еще благодарит! Да ты мне выдал самую большую сенсацию для этого городишка за последние несколько недель.
— Так уж и сенсацию?
— Вот именно, — вздохнул Энди. — А ты влип в самую ее гущу. Вот это, Чет, мне совсем не нравится.
— Может быть шум по поводу Сиверинга?
— Да нет пока. Но если ты хочешь, чтобы все было тихо, действуй поделикатнее.
Я сказал, что идею уловил. А он ответил, что продолжит работу в этом направлении, добавив, что передаст от меня привет Гуверу, когда ЦРУ отзовет его домой за «халтуру» у частного сыщика, который ошивается здесь в Германии безо всякого дела. Я сопроводил это соответствующим комментарием, мы оба рассмеялись, и я повесил трубку.
Когда я вошел в свой номер, рыцарей плаща и кинжала за дверью не оказалось. Однако на кровати я обнаружил примостившуюся в уголке девушку. Лишь только я открыл дверь, девушка с улыбкой посмотрела на меня и произнесла:
— А, привет. Я сказала консьержу, или как там они называются в Германии, что мы старые друзья.
Я закрыл дверь и сказал:
— Привет, старый друг.
Девушка спрыгнула с кровати и энергично пожала мне руку.
Те, кто знает разницу между светлыми и так называемыми черными ирландцами, поймет меня, если я скажу, что эта девушка была дочерью черного ирландца. Светлые ирландцы — это обычно узкоплечие тонкокостные парни с бледной кожей и рыжеватыми или ярко-рыжими волосами. Они добрые собутыльники для мужчин; женщинам они тоже нравятся, но как братья. Черные же ирландцы широкоплечи, физически сильны и памятливы. Они предпочитают пить в одиночку. Мужчины или боятся их, или отдают за них жизнь, а женщины желают их, хотя понимают, что полностью обладать ими невозможно. Они немногословны. Черные ирландцы — борцы за свободу Ирландии, а в жизни часто становятся моряками. Дружба с ними завязывается трудно, если это вообще возможно, но друзья они, как правило, прекрасные. Но могут быть и грозными врагами.
В общем, эта девушка была дочерью черного ирландца. Невысокого роста, она на первый взгляд такой не казалась благодаря своей манере держаться. У нее была короткая стрижка, и иссиня-черные волосы лежали в милом беспорядке. Она была почти восхитительно красива: синие глаза, небольшой надменно вздернутый носик, крупный рот со слегка припухшей, но не выпяченной нижней губой и маленький упрямый подбородок с ямочкой. В ее глазах, даже когда она улыбалась, таилось гордое, почти болезненное одиночество.
На ней был надет легкий костюм. Жакет подчеркивал плечи, делая их слегка тяжеловатыми для се фигуры. У нес были точеные, почти мальчишеские бедра, и даже в дорожных туфлях на низком каблуке ноги смотрелись великолепно. Это было верным признаком того, что ножки действительно были, что надо. Лет ей было около двадцати пяти.
— Здравствуйте, мистер Драм, — сказала она, когда я закончил ее рассматривать. — Меня зовут Пэтти Киог.
В том, как она произнесла эти слова, было что-то угрожающее. Она сказала это почти с вызовом, и на какое-то мгновение я увидел, как вспыхнули белки ее чудных синих глаз.
— Зачем же об этом кричать, — заметил я.
— Я не кричу, просто я бешеная.
— Но ведь только что вы улыбались.
— Чисто механическая реакция — говоришь «привет» и улыбаешься.
— Вы что, на меня злитесь?
— На вас, на «красных», на всех, кто не даст Вильгельму Русту возможности высказаться. Черт вас возьми, он уже был готов рассказать все, что знает о десанте в Гармише.
— Не думаю, чтобы вы узнали это от Йоахима Ферге.
— Нет, не от него. От кое-кого из его конторы. Но это не вашего ума дело. Где вы прячете Руста?
— Можете не утруждать себя и не заглядывать в шкаф и под кровать. Руста у меня нет.
— Вам все это, возможно, кажется забавным, но мне — нет. Руст знает, как это было на самом деле, от начала до конца. Он боялся, но собирался заговорить. Он понимал, что, если он сейчас расскажет всю правду, «красные» не будут с таким упорством стараться его похитить. Потому что в этом случае им уже придется выбивать из него признание в том, что все сказанное им до этого — ложь. Где он, черт вас возьми?!
— Не имею ни малейшего понятия.
— Но разве это не вы спасли его прошлой ночью?
— Об этом вам тоже сказали в конторе Ферге?
— Нет, газета.
— Ну, конечно, сегодняшняя вечерняя газета.
— Я уже три месяца в Бонне, мистер Драм, — холодно произнесла Пэтти Киог, — и только с одной целью. Я вышла на людей в полиции и газетчиков. Десять лет я ждала, пока Руст заговорит. Десять лет — все то время, что он сидел в тюрьме. Но вы-то не хотите, чтобы он заговорил?
Есть много способов заставить человека раскрыться, и сделать правильный выбор не всегда просто. Если вы частный сыщик и достаточно часто ошибаетесь в этом выборе, то скоро вам придется подыскивать себе другое занятие. С Пэтти Киог таких проблем не возникало. Мисс Киог была бешеной — в общем-то, достаточно распространенное среди черных ирландцев явление. Я собирался завести ее еще больше.
Я медленно окинул ее взглядом. Хороша! Когда краска начала заливать ее лицо, поднимаясь от воротничка ее костюма с белой блузкой под ним, я, не отводя глаз, произнес:
— В пятницу вы, должно быть, неплохо отблагодарили того парня у Ферге, если он сказал вам такую вещь. Ну что ж, у вас есть, чем благодарить. Ее реакция была мгновенной. Я поймал ее левое запястье уже после того, как ее правая ладонь хлестко ударила по моей щеке. Она вновь замахнулась, на этот раз уже правой рукой, но я схватил и ее, и теперь сжимал оба ее запястья. Задыхаясь, она с яростью смотрела мне в глаза.
Помедлив, она произнесла сдавленным от гнева голосом:
— Я не утверждаю, что вы работаете на «красных». Но утверждаю, что вы не хотите, чтобы Руст заговорил. Так же, как этого не хотел бы Фред Сиверинг. Отпустите мои руки, пожалуйста. Я больше не буду драться.
Я освободил ее запястья и переспросил:
— Сиверинг?
— Лжец. Какой же вы лжец! Но не пытайтесь обмануть меня. Не говорите, будто вы не знаете, что Сиверинг в Германии, и будто вы его не разыскиваете.
— А откуда вам известно, что он в Германии?
— Да я его видела здесь, в Бонне, два дня назад! Я пыталась за ним проследить, но упустила в толкучке на Рыночной площади. Что же касается вас, мистер Драм, то о ваших поисках пропавшего американца будет рассказано в газете. Я не знаю, действительно он пропал или нет, но он должен быть здесь, в Бонне, и если вы на самом деле повязаны с каким-то американцем, то это не кто иной, как Сиверинг.
— Почему вы так думаете?
— Да потому, что вы спасли жизнь Русту, но у вас не хватило порядочности, чтобы передать его службе безопасности.