Морской бриз растрепал ее светлые волосы, и едва уловимый аромат ее духов смешался с запахом моря. Она стояла ко мне спиной, широко расставив ноги и пристально вглядываясь в скрытый ночным мраком горизонт.
— Рано или поздно, но нам придется вернуться к этой теме, — промолвил я.
— Я ничего не могу с этим поделать. Я вообще ничего не могу поделать, когда дело касается Бормана. И я не могу объяснить вам, почему.
— Он тоже разыскивает вашего мужа.
— Откуда вы это знаете?
— Я слышал его разговор с мальчиком. Может быть, это и есть причина того, почему вашего мужа не могут найти?
— Я не понимаю, о чем вы.
— Потому что его ищет Борман.
— А…
— Шантаж?
Ответа не последовало.
— Посыльный в отеле сказал мне, что у вас с Борманом роман, — сказал я. — Что с вами происходит? Посыльный решил, что я репортер. А если бы я был им на самом деле.
— Не надо. Драм. Я уже и так сказала вам слишком много.
— На то, что ваш муж — кандидат на выборах, вам наплевать, так?
Она улыбнулась, немного обнажив свои зубки.
— Если вы опять будете пытаться разозлить меня, то у вас ничего не выйдет. Во всем мире для меня нет ничего важнее, чем Фред Сиверинг. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня в покое.
Я зажег сигарету, бросил спичку в воду и произнес:
— Письмо не у Бормана.
В первый раз с тех пор, как мы сюда пришли, она повернулась ко мне лицом.
— Верните его мне.
— А если я уже прочел его?
— А вы действительно его прочли?
— Нет. О чем оно?
— Если хотите, я встану перед вами на колени. Я умоляю вас. Я готова на все, что угодно, только отдайте мне письмо. Или уничтожьте его.
— Нанявшие меня люди платят мне вовсе не за это.
— Если Бадди Лидс узнает, что в этом письме, он откажется от Фреда. Это будет означать конец и для него самого, но он отбросит Фреда, как отбрасывают горячую картофелину.
— Я работаю не на Лидса, а на Саймона Коффина. Если бы это прикончило Лидса в фигуральном смысле, миссис Сиверинг, то Коффина это убьет буквально. Поэтому вы можете быть уверены, что я буду действовать весьма осмотрительно.
— Для чего вы мне все это говорите? Письмо находится у вас, и вы можете его прочесть.
— Ну, скажем, для того, чтобы стать вашим другом и помочь вашему мужу.
— И у вас даже не возникает мысли о том, чтобы помочь мне самой и стать моим другом, ведь так? Разве вы уже не решили, что я шлюха?
— Я никогда никого не обвиняю. Это не мое дело.
— Почему бы вам не заткнуться, мистер Драм? Вы что, меня за девочку принимаете?
Мне тридцать два года, и я уже восемь лет замужем. Разве я похожа на девчонку, готовую растаять от одного мужского прикосновения? Вам никогда не приходило в голову, что на замужнюю женщину, которая любит своего мужа, и любит по-настоящему, может действовать отталкивающе сексуальное превосходство над ним любого другого мужчины — будь то Альберт Борман, или даже вы сами, мистер Драм. Или мужчина, вроде вас, не может даже и допустить такой мысли, так как это было бы посягательством на его собственное «я»?
— Поделом мне, — проговорил я.
Она снова одарила меня короткой и горькой улыбкой и вдруг перешагнула разделявшие нас два фута песка. Она стояла, вытянув руки по швам. Ее тело напряглось, как струна, и она, выгнув спину и выпятив грудь, подалась вперед. Губы ее были полуоткрыты, а в глазах читалась насмешка.
— Ну давай же, обними меня, — произнесла она.
Она качнулась вперед, привстала на цыпочки, словно балерина на пуантах, и, продолжая держать руки по швам, уперлась в меня. Я не йог, поэтому мне пришлось обхватить ее руками, и только я собирался прижаться губами к ее губам, как она рассмеялась. Когда я все-таки ее поцеловал, ее губы, как и положено, слегка приоткрылись, но были вялыми. Подержав немного в объятьях, я отпустил ее. Все с тем же насмешливым взглядом она проговорила:
— И это все? Продолжения не будет? Драм, я отдаюсь вам. На одном поцелуе, вы разумеется не остановитесь. Мне тридцать два, но муж говорит, что у меня прекрасное тело. Ну же, я — ваша.
Я отошел от нее и полной грудью вдохнул соленый морской воздух.
— Вы очень красивая женщина, — сказал я, — и не нуждаетесь в том, чтобы вам об этом говорили, потому что и сама это прекрасно знаете.
— Вы считаете меня фригидной?
— Нет, я вас такой не считаю. Ну и сколько еще пилюль мне предстоит проглотить?
Она пожала плечами.