– Ро... не пора ли нам выпить?
Он не спеша поднялся из кресла, а я, ощущая слабую дрожь в коленях, встал со стула.
Вгляд Конната Пависа, Глитберга и Онслоу источал такую жгучую ненависть, что даже Вивиену стало явно не по себе. Он неловко нащупал дверную ручку и едва не запутался в собственных ногах, покидая комнату вслед за мной. Он присвистнул у меня над ухом.
– Ты играешь с большими, серьезными ребятами, дружище.
На сей раз он провел меня в маленький, роскошно отделанный кабинет с тремя креслами, к счастью, свободными. Он жестом предложил мне сесть в одно из них и налил бренди в дутые бокалы.
– Неважно, что они говорят, – промолвил он, – важно, как они говорят.
– И что не говорят.
Он испытующе посмотрел на меня поверх своего бокала.
– Ты добился того, что хотел? Я хочу сказать, стоило ли это времени, проведенного под огнем?
Я криво улыбнулся.
– Думаю, я получил ответ.
– Тогда ладно.
– Да. Но на вопрос, который не задал.
– Я не понимаю тебя.
– Боюсь, – медленно проговорил я, – что я усугубил ситуацию.
Я крепко заснул в отеле "Глостер", скорее от изнеможения, нежели беззаботно.
В спортивном разделе газеты, подсунутой утром под дверь номера, я увидел, что упомянут в списке участников последнего заезда в Таустере как жокей Блокнота. Я втянул воздух сквозь зубы. Мне в голову не пришло попросить Уильяма Финча не вносить меня в списки для прессы, а теперь весь мир узнает, где я буду находиться сегодня днем в половине пятого. Если, конечно, кто-нибудь даст себе труд поинтересоваться незначительным забегом на второстепенных скачках в день Большого Национального. "Ты будешь в страхе оглядываться через плечо до конца жизни", – сказал Глитберг. В мои планы это не входило. Жизнь станет невыносимой, если я начну бояться собственной тени. Я не стану доверчиво садиться в первую попавшуюся машину "Скорой помощи" в Таустере, но я туда поеду и буду скакать. Грань между трусостью и осторожностью показалась мне невероятно тонкой.
Джосси, дожидавшаяся у весовой, возбужденно замахала руками.
– Привет, – сказала она. – Блокнот на месте, ведет себя с присущим ему достоинством и готов выступить, как всегда, безрезультатно.
– Восхитительно.
– Инструкции тренера жокею, – сообщила она, – кратки. Держаться на трассе и подальше от неприятностей. Он не хочет, чтобы вы получили травму.
– И я тоже, – с чувством согласился я. – Он не хочет, чтобы какое-нибудь происшествие омрачило день, если Ивански выиграет Национальный.
– А, – сказал я. – Ваш отец думает, что он выиграет?
– Сегодня утром папа улетел на воздушном такси в обычном состоянии полной эйфории, – с нежностью сказала она. – Надежда совершала резкие колебания от уверенности к сомнению.
Финч послал в Таустер двух лошадей, вторая из них, Стулери, и являлась истинной причиной поездки Джосси. Я помог девушке оседлать Стулери для двухмильной скачки с гандикапом и вместе с ней радовался на трибунах, когда лошадь пришла первой. Скачки Большого Национального начали транслировать по телевидению по всему ипподрому сразу после этого Небольшой пассажирский самолет для частных полетов на малые расстояния, в том числе по трассам, не обслуживающимся авиалиниями забега, так что Джосси было чем утешиться, когда Ивански финишировал пятым.
– Ну и ладно, – пожала она плечами. – Ничего не поделаешь. Папу неудача огорчит, владельцев неудача огорчит, конюхи напьются с горя, а потом они все вместе начнут обсуждать перспективы на следующий год.
Мы бесцельно прогуливались и в конце концов очутились у входа в бар.
– Выпьете что-нибудь? – спросил я. – Это поможет скоротать время.
Бар заполнила толпа людей, обсуждавших подробности розыгрыша Большого Национального приза; чтобы пробраться к стойке, нужно было протиснуться сквозь четыре тесных ряда посетителей.
– Не будем толкаться, – сказала Джосси. Я согласился. Мы повернулись, собираясь уйти, но вдруг из плотной толпы, осаждавшей Стойку, вытянулась тонкая рука и крепко схватила меня за запястье.
– Что вы хотите заказать? – прокричали сквозь шум. – Меня только что обслужили. Что вы хотите? Скорее!
Рука, я заметил, принадлежала Мойре Лонгерман, а рядом с ней стоял, мрачный по обыкновению, Бинни Томкинс.
– Джосси? – спросил я.
– Фруктовый сок. Грейпфрутовый, если есть.
– Два грейпфрутовых сока, – сказал я. Рука выпустила мою кисть и исчезла, вскоре появилась вновь, сжимая стакан. Я взял его, и второй тоже, и наконец Мойра Лонгерман собственной персоной с трудом протолкалась сквозь толпу, высоко поднимая еще два бокала, чтобы драгоценные наперстки влаги случайно не выбили из рук. За ней по пятам поспевал Бинни.
– Как замечательно! – воскликнула Мойра. – Я уже давно смотрю на вас издалека. Я пыталась вам дозвониться недели две, а теперь слышу какую-то невероятную историю о том, как вас похитили.
Я представил Джосси, которая отнеслась весьма скептически к словам Мойры.
– Похитили? – ее брови насмешливо взлетели. – Вас?
– Можете смеяться сколько угодно, – скорбно сказал я.
Мойра вручила стакан Бинни, а тот едва поблагодарил ее.
Невоспитанный тип, решил я. Выглядит странно, если мужчина позволяет женщине расчищать себе путь в такой толчее, чтобы добыть ему выпивку, а особенно, если это владелица лучшей лошади в его конюшне. Платила, конечно, она.
– Милочка, – обратилась Мойра Лонгерман к Джосси, – вскоре после того, как Ро выиграл Золотой кубок на моем чудесном Гобелене, кто-то украл его прямо с ипподрома. Так ведь? – Она вопрошающе улыбнулась мне, ее голубые глаза светились дружелюбием и любопытством.