– Именно, – кивнула Джосси.
– Боже мой.
– Скорее черт возьми.
– Тревор никогда не говорил мне, – сказал я. – Впрочем, полагаю, он и не должен был.
Джосси усмехнулась.
– Тревор осуждает. Еще Тревор строго осуждает милые папины утешения.
Тети, как я привыкла их называть. Теперь я называю их Лида и Сэнди.
– Он очень осмотрителен. – Даже на ипподроме, где сплетни являются вторым основным занятием, я никогда не слышал о Лиде и Сэнди. Или о том, что Кристабель Сэффрей Финч, излюбленная героиня документальных фильмов об антропологии, была женой Уильяма.
– Сэнди – это его вечно больная секретарша, – пояснила Джорси, у нее постоянно то бронхит, то прострел, то аборт.
Я рассмеялся.
– А Лида?
Джосси скорчила гримаску, и неожиданно девушка показалась трогательно уязвимой под блестящими доспехами бравады.
– Лида впилась в него, точно ленточный червь. Терпеть ее не могу.
Поговорим лучше о еде. Я умираю от голода.
Мы изучили меню, сделали заказ, прикончили выпивку и отправились обедать в столовую, повидавшую не одно столетие: каменные стены, обнаженные дубовые балки, красный бархат и приглушенный свет.
Джосси ела так, словно проблемы полнеющих талий не существует вовсе, что явилось приятным разнообразием после одной привередливой особы, клевавшей как птичка, которую я водил в ресторан в последний раз.
– Мне повезло, – сказала она самодовольно, накладывая целую горку масла на картофель, запеченный в мундире.
Я подумал, что ей повезло не только с хорошим обменом веществ. Сообразительность, очаровательное лицо, высокая изящная фигура: в ней не было ничего заурядного.
В основном за столиками вокруг нас сидело по два-четыре человека, которые негромко разговаривали между собой. Львиную долю шума производила большая компания, разместившаяся у дальней стены.
– Они все время смотрят сюда, – сказала Джосси. – Вы их знаете?
– Похоже, спиной к нам сидит Хворостина Элрой.
– Неужели? Празднует свою победу?
Хворостина Элрой, прозванный так за необычайно тощие ноги, старательно избегал меня в раздевалке в Таустере и, наверное, совершенно расстроился, обнаружив, что я обедаю в его местном пабе. Он был моим клиентом из числа жокеев, но останется ли он им и дальше, вызывало сомнения. В настоящий момент он не особенно меня жаловал.
Однако источником шума был не он, а хозяин вечеринки, суровый с виду человек, от природы обладавший громким голосом.
– Перестаньте их гипнотизировать, – сказал я Джосси.
Большие глаза уставились на меня поверх бифштекса с салатом.
– Страусиная позиция? – полюбопытствовала она.
Я кивнул.
– Если мы спрячем, головы в песок, возможно, буря нас минует.
Но буря, по-видимому, только набирала силу. Слова типа "ублюдок" слышались все громче сквозь общий гул, и многие посторонние посетители начали проявлять интерес.
– Неприятность, – сообщила Джосси без заметного сожаления, – встала на ноги и двигается в нашу сторону.
– Черт.
Она усмехнулась:
– Трусишка.
Неприятность приблизилась нетвердыми шагами подвыпившего человека.
Под пятьдесят, определил я. Рост около пяти футов восьми дюймов, короткие темные волосы, раскрасневшееся лицо и воинственный взгляд. Он был настроен решительно и полностью проигнорировал Джосси.
– Мой сын говорит, ты и есть тот самый ублюдок Рональд Бриттен. Помимо того, что он орал, у него еще слегка заплетался язык.
Не обратить на него внимание значило напроситься на драку. Я положил на стол нож и вилку и откинулся на спинку стула. Я сделал вид, будто он задал мне вежливый вопрос.
– Хворостина Элрой ваш сын?
– Верно, черт побери, – сказал он.
– Он красиво выиграл сегодня, – заметил я. – Здорово.
Секунды на две Элрой-старший лишился дара речи.
– На черта ему сдалось твое "здорово".
Не ответив, я спокойно ждал. Элрой-старший нагнулся, дохнул винным перегаром, и нацелился мне в лицо указательным пальцем.
– Не трогай моего сына, ясно? Он никому ничего плохого не делает. Он не хочет, чтобы какой-то ублюдок, вроде тебя, доносил на него проклятой налоговой ищейке. Иуда, вот ты кто. Делаешь свои делишки у него за спиной.
Стукач, вот ты кто.
– Я не сообщал о нем.
– Не выйдет. – Он с угрозой затряс пальцем. – На тебя с твоим проклятым инспектором он тратит сотни, не так ли? Таких, как ты ублюдков, надо сажать в тюрьму. Это пойдет тебе на пользу.
Из-за плеча Элроя возник невозмутимый метрдотель.
– Простите, сэр, – начал он. Элрой набросился на него, как разъяренный бык.
– Двигай отсюда. Мне плевать, кто ты такой. Двигай. У меня есть собственное мнение, и когда я его выскажу, я сяду, ясно? Не раньше.
Метрдотель малодушно ретировался, и Элрой вернулся к своему основному объекту. Джосси не сводила с него осуждающего взгляда, но это не изменило его намерений.
– Я слышал, кто-то недавно продержал тебя под замком около десяти дней, а ты выбрался. Чертовски жаль. Ты заслуживаешь, чтобы тебя упрятали, ей-Богу. Ублюдок, вроде тебя. Кто бы тебя ни запер, хорошо придумал.
Я ничего не ответил. Элрой развернулся в пол-оборота, но он отнюдь не закончил. Просто обратился к более широкой аудитории.
– Знаете, что этот ублюдок сделал моему сыну?
Аудитория старательно отводила взгляд с чисто британским смущением, но, независимо от собственного желания, они получили ясный ответ.
– Льстивый, угодливый ублюдок пополз на брюхе к налоговому инспектору и донес ему, что у моего сына есть денежки, с которых он не заплатил налогов.