Генерал возбужденно ходил по кабинету, он мучительно ломал голову, что делать дальше. Вдруг он остановился напротив Маланова.
— Ну и что скажешь, друже?
Маланов некоторое время молчал. Он совершенно не был рад удаче. Его буквально сковало унизительное, гадливое чувство. Он думал о тех, кто у власти, об аппарате, где так вольготно чувствует себя эта дешевая самка.
— Так что будем делать? — повторил вопрос генерал. — Или ты, товарищ чекист, испугался, увидев высокопоставленное лицо?
— От этого кино у меня нет ни одного приличного слова.
— Ты что, считаешь, что ты крыша?
— Раньше в России была забава биться стенка на стенку. Теперь — крыша на крышу… — словно не понимая смысла вопроса, тихо пробормотал Илья. — Не ожидал я, что снова столкнусь с этой стервой. Ты бы посмотрел, как она подчевала, угодничала Рубинчику.
— Это о ком ты? Хотя понятно. О Мироедовой ты мог раньше сказать, значит, имеешь в виду Севидову. Не удивляйся брат, как говорят французы: даже на самом высоком троне сидит все‑таки задница. А эта твоя только убеждает окружающих, что она пробилась наверх. На самом деле она просто всплыла туда. Мы о ней наслышаны. Знаем, какую роль она сыграла в твоей судьбе…
— Мне больно за коллег, которые работают с этой мразью. А ведь люди по ней одной судят о всем коллективе.
— Хэмингуэй как‑то сказал: «Не судите о человеке по его друзьям: не забудьте, что у Иуды друзья были безукоризненны». А чтобы тебя развеселить расскажу анекдот. Встретились два однокурсника. Один спрашивает: «Где ты работаешь?» — «В ФСБ». — «И чем вы там сейчас занимаетесь?» — «Боремся с теми, кто воюет против Президента». — «Но у нас же большинство за Президента». — «А с этими борется Рубинчик». Так что не переживай. Наступит момент истины и для него.
— Это, конечно, так, — встрепенулся Илья. — Я предлагаю дождаться, когда Мироедова окажется одна и брать ее.
— Я тоже так думаю. Судя по времени этот момент скоро наступит…
Генерал Курочкин оказался прав в своих расчетах. Птичка попала в клетку, и, когда она попыталась выпорхнуть на волю, строя радужные планы, сотрудники ФСБ задержали Любовь Андреевну Мироедову и с почестями доставили в кабинет Курочкина.
Сан Саныч не стал долго играть в кошки‑мышки, а сразу же перешел к делу, обвинив Мироедову в государственной измене.
— Я не виновата, — заламывая руки, отнекивалась и божилась прелестная дама, — это меня заставили!
— Кто?
— Петр Ильич, — выдавила женщина.
Генерал Курочкин спокойно посмотрел на заплаканное симпатичное личико Любови Андреевны. Слезы и протяжные вздохи на старого фээсбэшника не возымели действия.
— И сегодня? — усмехнулся генерал. — Ведь Дьяконов уехал в командировку. И вообще почему он сам не перегнал информацию на дискету? Для нас это, по крайней мере, не понятно!
Любовь Андреевна нервно дернула плечиком.
— Его отъезд ничего не решал, — попыталась оправдаться задержанная преступница. — Это даже было ему на руку, вроде алиби. Дьяконов грозил, что меня убьют, если я не передам дискеты, — упорно строила из себя жертву красивая женщина.
Сан Саныч внимательно посмотрел на Мироедову. Ему нравилось, как ведет себя красивая блондинка, и он понял, что она сможет помочь делу. Однако для этого ее нужно поскорее «сломать».
— Вам грозили или вы обещали огласить записанный вами разговор? — задал вопрос следователь.
Любовь Андреевна побледнела и напряглась.
— Какой разговор? — выдавила из себя Мироедова.
— С Кучко Павлом Мартиновичем, — ответил генерал и подошел к магнитофону с компрометирующей записью, — если вам не заплатят два миллиона в иностранной валюте.
— Это ложь! Это происки Дьяконова, — цеплялась Мироедова.
Генерал включил магнитофон, где были неопровержимые улики и факты преступного сотрудничества.
— И это тоже вас заставили? — улыбнулся хозяин кабинета.
Мироедова побледнела, нервы не выдержали, и у нее началась истерика.
— Я не виновата! — закричала побагровевшая женщина и стала стучать кулаками по своим оголенным коленям.
Сан Саныч вызвал капитана Белова, который напоил арестованную минералкой и привел в приемлемое для беседы состояние.
Когда Мироедова успокоилась, генерал Курочкин подошел к ней и сказал:
— Меня не волнует, как происходило дело, это работа следователя. Мое дело — найти и обезвредить преступников, что я и сделал.