Но боль не ушла. Кто-то тормошил её, тряс, хлопал по щекам. Она попробовала защититься от тяжелых шлепков, отвернуться, оттолкнуть грубые руки. Потом её завернули в вонючую, колкую овчину и куда-то понесли. По дороге она уснула, а может, потеряла сознание. Снова пришла в себя уже в избе, на лавке у горячей печи, укутанная в тулупы и платки. Во тьме, освещаемой лишь сполохами огня в печи, кто-то ворочался и ворчал, глухо кашлял, сотрясал дощатый пол тяжёлыми шагами. Мелисента принялась выпутываться из жаркого тулупа. Шаги замерли в дальнем темном углу. Хлопнула дверь. Залаяла за порогом собака... От порыва ледяного ветра заметались по стенам суетливые тени...
Своего нежданного спасителя Мелисента разглядела лишь утром. Он ходил по избе, гремел посудой, растапливал печь. Дубовые половицы гнулись под ним, а нечесаные космы задевали потолок избы. Лица было не разглядеть за всклокоченными волосами да за широкой бородой. Одно было забавно - правая половина головы у него была черная, как смоль, а слева белели седые пряди. Глядел он искоса, исподлобья, все старался отвернуться от девичьих любопытных глаз.
Мелисента поднялась, было, с лавки, застеленной овчинным тулупом. Охнув, юркнула обратно, под колючий войлок - на ней была надета лишь нижняя холщовая рубаха. Хозяин потопал куда-то за печь, притащил её платье и плащ, и, главное - её котомку. Котомку эту сшила Фиона, когда учила приемыша прятаться от недобрых людей. Молодая красивая девушка всюду в опасности - и в лесу, и на дороге, и на улицах города. Горбатая нищенка никому не нужна. Разве что толкнет кто-нибудь, или бросит камень - невинная шутка... Вот и сшила Фиона безрукавку из плотной гибкой буйволовой кожи - с большим горбом. В горб этот, за мягкую стеганую его подкладку, можно было многое положить, отправляясь в город - мази, настойки, отвары, целебные травы. В домике на окраине Ларемура Мелисенту ждала добрая старушка - старинная подруга Фиониной матери. Она забирала у девушки лекарства, а ей давала то, чего невозможно было раздобыть в лесу или в окрестных деревнях - соль, заморские пряности, ароматные масла, иголки и нитки, да мало ли что ещё... Мелисента торопливо схватила котомку. Дубленая кожа почти не промокла. Лекарства были целы. Да и сама котомка не раз ещё пригодится... Девушка оделась, накинула плащ. В избе было тепло, даже жарко, но платье слишком изорвалось и испачкалось в прибрежной грязи, и Мелисенте было неловко предстать такой оборванкой пред незнакомым человеком. Опасения её оказались напрасны - хозяин и сам был одет едва ли лучше её. Рубаху из грубого домотканого холста местами украшали заплаты. Неумелые стежки стягивали края многочисленных дыр. Впрочем, грязной рубаха не была - её владелец, видимо, в меру сил заботился о чистоте. Он угрюмо покосился на котомку в руках у Мелисенты, что-то проворчал. Возможно, накладной горб его сердил - сам-то он был горбат по-настоящему. Мелисента лишь улыбнулась на это ворчание - в нем не было зла. Фиона тоже, бывало, любила поворчать...
Хозяин поставил на стол две большие миски, наполненные кашей и кусками мяса. Буркнул:
- Вода в сенях... Умывайся, садись за стол. Ты, как видно, лентяйка - проспала чуть не до полудня. У меня уж кишки подвело, а ты все дрыхнешь... Из-за тебя и я с делами припоздал... Вынес же чёрт девку прямо к моему порогу - плыла бы себе дальше...
- Не сердись, я, право, не нарочно. Куда река принесла - там и очутилась. Не сердись...
- А как же ты в реке-то оказалась?
- Ехала из Ларемура в Холируд - крепость на побережье. Остановились на поляне возле реки. Я водицы пошла набрать... Дальше ничего не помню...
- У тебя на затылке шишка величиной с яйцо. Не диво, что не помнишь... Теперь, девка, думай хорошо, кто и зачем тебя поплавать отправил.
- Что ж о том думать? Для недруга моего, кто он ни есть, я уж утонула. Мне теперь о другом надо подумать - куда меня занесло, да как до дому добраться?
- Говоришь, шла из Ларемура?... До Ларемурского моста отсюда дня три пешего пути - по старой дороге вдоль берега реки. Воды здесь горные, быстрые - вверх по течению на лодке не выплывешь. А сам Ларемур - по ту сторону гор, за перевалом. Далеконько... Я и не был там никогда...
- Что ж, пойду умываться, да сядем завтракать.
- Уж, скорее, обедать...
Завтрак оказался прескверным на вкус - каша подгорела со дна, а сверху не проварилась. Мясо - обуглено и припорошено золой да угольками. Приправ да пряностей и в помине не было. Мелисента поела чуток, чтобы не обидеть хозяина. Тому, как видно, было все равно - наворачивал за обе щеки. Обе миски быстро опустели. После завтрака он оделся и буркнул, уходя:
- Я пойду, проверю силки да капканы, а ты из избы не ходи никуда. Здесь место лесное, дикое - ещё заблудишься невзначай. Ищи тебя тогда - хлопот не оберешься...
Мелисента никуда и не собиралась идти - после речного промозглого холода её знобило, хотелось забраться на теплую печь и уснуть. Жара, кажется, не было, но травок целебных не мешало бы заварить. Да и хозяин кашлял, как в бочку. В сенях, в старой кадушке, она набрала воды. На полке отыскала глиняный горшочек, раздула угольки в печи. Пахучий сбор закипятила, запарила, как положено. Отставила в сторонку - остывать. Отправилась поискать, что на вечер поесть приготовить. Пробовать ещё раз убогую хозяйскую стряпню ей не хотелось. Хозяин оказался запасливым и домовитым. В каморе стояли бочонки с медовыми сотами, мешки с мукой, горшочки с маслом и творогом, кринки с молоком. Готовить Мелисента любила - было бы из чего. Завела опару, замесила хлеб и сладкие пирожки. В сенях она увидела свежую рыбу в лукошке. Почистила, приготовила - со сметанкой и с пряной приправой из своей котомки. Такие приправы из лесных пахучих трав хорошо покупали в Ларемуре... Захлопотавшись, Мелисента не услыхала, как к избушке вернулся хозяин. Затопал в сенях. Открыл дубовую дверь, принюхался:
- Пахнет вкусно. Слышно издалека, от излучины ветерком донесло... Чего ты сюда добавила? Такое пахучее... У меня ничего такого не было...
- Чем же тебе пахнет? Хлебом? Или медовиками? В рыбе приправы, в чае много разных травок - от простуды, от кашля.
Хозяин встревожился:
- А ты простыла? Хм... конечно, всю ночь в ледяной воде... Кашляешь?
- Немного простыла, знобит. А так ничего...
- Зачем же трава от кашля?
- Ну ты же кашляешь.
- Я?... - хозяин, кажется, даже растерялся - Ну, кашляю... С зимы еще - в полынью провалился... Так ты меня лечить собралась? - в голосе его слышалось такое недоумение, что Мелисента засмеялась. Он отвернулся, обиженно засопел. Принялся разуваться, стягивать шапку и тулуп. На Мелисенту старался не глядеть. Её позабавила такая обидчивость - уж и не засмейся. Но ссориться с хозяином не хотелось - он был к ней добр, хоть и старался этого не показать. Она захлопотала возле печи, накрыла стол чистой холстиной, выставила пирожки, хлеб и рыбу, чай, сотовый мед. Позвала:
- Иди-ка за стол, ужинать будем.
Он покосился на миски, исходящие ароматным паром. Потопал в сени умываться. Уселся спиной к огню. Ел молча, медленно, подбирая каждую крошку хлеба и каплю похлебки, старательно обсасывал рыбьи косточки. Мелисента все подливала целебный чай в его большую кружку, пока горшочек не опустел.
Ночью он долго ворочался на полатях за печью, вздыхал и сопел. Утром поднялся ни свет, ни заря. В лес ушел без завтрака, только хлеба с собой прихватил. Вернулся уже затемно. Мелисента издали услыхала неровные тяжелые шаги. Он, видимо, устал - едва переставлял ноги. Ввалился в двери, прислонился к косяку, оглядел чисто прибранную избушку, ужин на столе, огонь в теплой печи... Мелисента стянула шапку с его кудлатой головы, расстегнула тяжелый тулуп. Он и к столу не подошел - побрел за печь, лег на полати. Хрипло, тяжко вздыхал. Даже стонал, кажется... Мелисента тихонько пристроилась на скамеечке перед очагом. Шила в неровном свете печного огня. Стоны и вздохи беспокоили её, рвали сердце непрошеной жалостью. Забралась на широкие полати, уселась рядом с хозяином. Он лежал, уткнувшись в угол лицом. Круглый горб торчал выше головы. Чугунные плечищи вздрагивали отчего-то... Мелисента погладила ладошкой напряженную спину: