— Стоит завести кота, — проворчала я, стараясь сдержать дрожь. Справа был полупустой мешок риса, и я схватила его. И когда я подняла мешок на спину и почти дошла до кухни, я поняла, что в день прибытия мы втроем несли его.
Видимо, камни мы носили не зря.
* * *
Мы готовили обед, Аимару рассказывал, что знал о Масугу. Я уже это знала. Он спросил, как я заслужила пояс, но я призналась, что понятия не имею.
И, конечно, мы не знали, кто отравил лейтенанта, хотя я рассказала ему о подозрительном поведении Миэко. Он был рад, что леди Чийомэ не подозревала меня.
— Кто-то явно… что-то искал.
— Да, — прошептала я, — но что?
Аимару пожал плечами и пошевелил бревна в костре.
— Они искали и тут. И в конюшнях.
Я забыла об этом.
— И, наверное, в комнате леди Чийомэ. Хотя я не знаю, зачем они это делают, — кто-то хотел себе болезненную смерть.
— Ну, — бодро отметил он, — этот кто-то ничего не нашел, иначе им не пришлось бы почти убивать Масугу-сана.
Он был очень тихим, когда я рассказала ему правду о куноичи. Что они были убийцами.
— О, — сказал он, помешивая рис. — Я догадывался.
— Я не буду этого делать. Я лучше умру.
Он солнечно улыбнулся мне.
— Все живое умирает, Мурасаки-сан.
— Знаю. Мне говорят так. И… просто Мурасаки. Или Рисуко. Прошу, Аимару.
Он кивнул, улыбка не исчезла.
Мы разнесли обед по всему месту. Только Чийомэ-сама и Братишки ели в большом зале. Ки Сан был с Масугу-саном, а остальные в Полной Луне были в Убежище. Красное в их одежде, что я сопоставляла с удачей, теперь казалось пятном крови.
* * *
Мы убирали после обеда, и вернулся Ки Сан. Он был мрачнее обычного.
— Один из Братишек остался с ним, — сказал он в ответ на вопрос, что мы с Аимару не озвучили. — О нем можно не тревожиться — маковый сок вышел с потом, настой помогает.
Он увидел мое облегчение, потому добавил:
— Но он будет слабым до Нового года, думаю. Не сможет ухаживать за всеми вокруг!
Аимару покраснел, хоть и улыбался.
— Мы всех накормили, Ки Сан-сан.
— Я заметил, — рассмеялся повар. — И никто не отравился! У вас удалось. А теперь прочь с кухни, Лунный пирожок. Братишка ждет тебя, чтобы преподать урок.
Аимару тут же подчинился, поклонился Ки Сану, показав шишку, улыбнулся мне на миг и исчез за дверью.
— Ты сломала палку от крыс, Яркоглазая?
— Я… — я подняла обломки палки.
— И это связано с милой шишкой на голове Лунного пирожка?
— Я не могу, — прошептала я.
— Не можешь?
— Не могу… — я помахала обрубком воображаемого меча. — Не могу.
— Ах, — Ки Сан забрал этот обломок и бросил в огонь. Я смотрела, как сосна загорается.
Глаза наполнились слезами, пока я смотрела, как горит рукоять меча.
— Отец… — горло сжало. — Отец… последнее… что он сказал… Не навреди.
— Ах.
— Когда лорд Имагава… захотел, чтобы он… снова стал… самураем.
Он наточил мечи и отложил их. Надел одеяние писца. Поклонился Ока-сан, что пыталась не плакать, потом сестре и мне. Он развернулся и ушел, но я побежала за ним. Он замер под старой вишней, что росла над небольшим храмом духу леса. Я хотела, чтобы он обернулся, но он этого не сделал. Я хотела коснуться его, утащить в дом, но я не могла.
— Ото-сан! — крикнула я.
Его спина была прямой, ноги на ширине плеч — Два поля. А потом невероятно тихим голосом отец сказал:
— Не иди за мной. Не иди по моему пути, — он пошел снова, сделал три шага и замер, не поворачиваясь. С ужасным всхлипом он сказал. — Не навреди, Мурасаки. Не навреди, — и он ушел.
Пока я вспоминала это, Ки Сан резал имбирь для супа. Запах был резким и горячим, и я подумала, что запахи, как и травы, приводили в равновесие наши элементы. Мне было кисло, и запах имбиря был спасением.
Я смотрела, как огонь касается палки, от этого она напоминала змею.
— Я встречал твоего отца, — сказал Ки Сан.
— Знаю. Леди Чийомэ рассказывала.
— Я видел его в бою. Видел, как он сражался со Старым солдатом в Междуречье. Он был воином, — Ки Сан бросил грибы и кусочки редиса в суп. Он задумчиво хмыкнул. — Ты же знаешь, что, даже идя по полю, ты вредишь — траве, муравьям и остальным.
Я вздохнула.
— Знаю.
— И я подумал, что если у тела есть меч и способ его использовать, — он добавил сушеный зеленый лук и помешал длинной ложкой, — чтобы защищать тех, у кого нет мечей, от бандитов и подобных, это меньший вред, чем стоять в стороне и ничего не делать.
Я стояла, плача, вытирая глаза и нос рукавами.