В кино Андрей угостил ее шоколадными конфетами «Мишка на Севере». Это было больше двух часов назад. Конечно, было бы лучше погасить свет и лечь спать, но так хочется есть, что, наверное, не уснешь.
Теперь Ритка подошла и потрогала нежную прядь традесканции.
Пока она раздумывала: идти или не идти на кухню, дверь распахнулась и на пороге встала мать, вытирая с рук передником мыльную пену.
— Там тебе соседи сапоги предложили. Ну, Катины родители. Отец ее. Хозяйки-то у них никогда и дома не бывает. Не вижу я ее никогда… Принес, говорит: «Может, подойдут вашей девочке? Дочери, дескать, малы, а выбрасывать жалко…»
Мать была так озабочена этими сапогами: будут они Ритке впору или нет, — что забыла обо всем остальном.
Сапожки были славные: черные, с узким модным носком и небольшой пряжечкой — украшением сбоку. Кожа на носках и возле каблуков немного потерлась, а в остальном сапоги были хоть куда.
Теперь Ритка почувствовала, что волнуется и сама. Сунула ногу в сапог.
— Носок надо было поддеть, — посоветовала мать. — Кто же так сапоги носит?
— Можно и поддеть, — Ритка сунула ногу во второй сапог пристукнула каблуками. — Вполне можно! Ну, и Катька! Ну, и ножищи! Мне так совсем свободно. А… сколько они за сапоги просят?
— В том-то и дело, — мать обмахнула передником потное лицо, опустилась тут же, в дверях ванной, на табуретку. — В том-то и дело, что нисколько. «Все равно, говорит, так валяются. Мыши изгрызут. Да и подружки они, дочки наши. Все равно что сестренки. Какие тут могут быть счеты?»
Ритка помолчала, подавленная. Лучше бы Катин отец взял сколько-нибудь… Мать вздохнула сочувственно:
— Зачем ему наши деньги? Если бы он пил, а то ведь не пьет.
— И все равно, — возразила Ритка. — Не такие уж они богатые. У Кати только одно выходное платье.
— Откуда быть богатству? — снова вздохнула мать. — Я ему говорю: «Возьмите хоть полцены…» Рассмеялся: «Когда-нибудь, дескать, и вы что для нас сделаете».
Мать не стала рассказывать Ритке, что еще у нее был большой разговор с соседом про отца. Иван Николаевич расспросил ее, при каких обстоятельствах отца уволили со стройки, и сказал, что отец должен непременно снова устроиться на работу. Это не дело халтурить на стороне… Она заметила, каким отчужденным становится лицо Ритки при виде отца, при одном только упоминании о нем. И решила промолчать. Добавила только, подобрев от неожиданной удачи с сапогами:
— Где шаталась-то? В кино была? Есть поди хочешь? Там творожники еще теплые…
Ритка долго не могла заснуть, все думала: неудобно все-таки получилось с сапогами. Вот завтра Катя увидит их на ней, Ритке. Может, не надевать их в школу?
Эти сомнения разрешила погода. Утром Ритка открыла глаза и сразу обратила внимание: комнату залил холодный белый свет. Вскочила с постели, бросилась к окну. Так и есть! Всюду: на пустыре перед домом, на крыше одноэтажного домишка, оставшегося в одиночестве среди новых пятиэтажных коробок, лежал свежий пушистый снег. И на далеких сопках за рекой — тоже. И так просторно стало, празднично!
Ритка нарочно дождалась у двери, когда щелкнет замок в прихожей у соседей, неуверенно улыбнулась Кате. Та ничего не заметила, натягивая варежки. Сбежали вниз, и Ритка первая сказала:
— Взгляни на мою обнову!
Катя сперва не поняла, окинула взглядом с головы до ног. И улыбнулась во весь рот:
— Сапоги! Подошли? Вот здорово!.. А мне не налазят. Потому, что носок узкий. Я же толще тебя и нога у меня шире… А эти я с матери сняла. Ничего сапоги, только вот красные.
Пальто у нее было коричневое, с дымчатым песцовым воротником. И такая же шапка. И Ритка сказала искренне:
— К твоему пальто они подходят, красные.
— Я больше черные люблю, — заметила Катя и добавила снова:
— Вот здорово, что подошли тебе! А то валяются зря.
Таким уж Катя была человеком, что с нею было легко. Слушая ее довольный голос, Ритка позавидовала про себя: как она так умеет? Радуется, будто это ей что-то подарили!
День этот запомнился.
И из-за разговора с Катей о сапогах. Ритка его так боялась, даже спала плохо, а все получилось совсем просто. Они шли с Катей, помахивая портфелями, и болтали.
И потому, что наконец-то выпал снег. Город сразу преобразился, стал нарядным, просторным. Казалось, в нем было теперь только два цвета: белый — снег, пышный, хрустящий, на земле, на крышах, а остальное, то, что не было им покрыто, черного цвета. Как на гравюре. Все так четко. Чистый воздух припахивал только что разрезанным огурцом, а ногам было тепло, уютно в сапогах.