Подумать только! С последнего дня войны прошло целых двадцать лет, а он, Копнин, жив, более того, причастен к этой мирной жизни, привык к своему счастью, а ведь надо бы напоминать себе о нем каждый день, каждый час. И еще о тех, что остались лежать в этой чужой, не нужной им земле, потому, что у них есть своя, родная, но они лежат здесь уже двадцать лет, а могли бы вот так, как он, стоять с цветами в руках и видеть это синее небо, мирные дома и лица детей.
В гостинице он бережно разложил букетик фиалок между страницами дорожного блокнота, а дома переложил засушенные Цветы в темно-голубой пятитомник немецкого поэта, что стоял на полке в Светкиной комнате.
Конечно, он не сумел передать спутнице и десятой доли того, что перечувствовал и передумал тогда в ГДР, стоя фиалками в руках, стало даже досадно за свое косноязычие. И все же тонкое лицо собеседницы смягчила задумчивость, глаза погрустнели, тронула легкой кистью руки узел волос.
— Видимо, это уже навсегда в нас — война… Мне было совсем немного лет, когда она началась, но я помню все. Как провожали на фронт, как кричали женщины, как боялись в каждом доме «похоронок»… И очереди помню в магазинах. Сама стояла. Тогда все время хотелось есть.
Отвел взгляд от лица спутницы и сказал неуклюже, стесняясь самого себя:
— Я отчего вспомнил про фиалки?.. Глаза у вас фиалковые, да. Вы не сердитесь, ей-богу, в самом деле.
Она свела было темные, намного темнее волос, брови; но посмотрела на него, и все лицо у нее засветилось от скрытого смеха. Губы у нее были свежие, полноватые, такие губы не бывают у злых женщин.
— Так чего же вы извиняетесь, если это действительно так?
Он удивился самому себе. Возбужден, взволнован. И чем? Одним лишь присутствием незнакомой женщины, которая, может быть, через час-другой сойдет на попутной станции, и он никогда больше уже не встретит ее.
— Я показал бы вам эти фиалки, да…
— И покажете, если у вас возникнет такое желание, — усмехнулась попутчица. Она видела его насквозь. Женщины уж всегда так!
Оказывается, проводница рассказала ей ночью, при посадке, что он едет в тот же город, куда направляется и она. Она приняла его приглашение пообедать в ресторане, но, когда заняли столик, предупредила:
— За себя плачу я. — Задержала взгляд на его лице и добавила. — Женщина я одинокая и предпочитаю быть независимой.
— Но почему? Одинокая, — уже осторожно поинтересовался он. — Такая… такая женщина и одинокая. Это, небось, вы уж сами завредничали.
Она подумала над его словами, над чем-то своим и кивнула, соглашаясь:
— Это вы верно, сама.
В углах свежих губ затаилась горчинка. Продолжал еще осторожнее:
— И что же привело вас в наши края, если не секрет?
Спутница так наклонила лицо, что ему стала видна ниточка пробора в ее волосах и тяжелый золотой узел на затылке. Кажется, она прятала от него глаза.
— Нет, не секрет. Я приглашена в ваш оперный театр. Буду петь в нем с нового сезона партии меццо-сопрано.
Он даже охнул изумленно:
— Вы артистка? Никогда бы не подумал!.. Артистка!.. Артисты такие…
— Какие? — рассмеялась она над его растерянностью. — Особые? Злоупотребляют гримом? Он надоедает на сцене. И вообще, когда не привлекаешь к себе внимания, держишься в тени, больше видишь, замечаешь. А для артиста это очень важно… Вон, посмотрите на тот столик, слева. Эта дама, видимо, еще совсем недавно получила возможность тратить много денег. Сколько на ней золота! И кольца, и перстни, серьги, кулон. И в мехах, должно быть, не очень удобно сидеть за обеденным столом.
Ела она мало, почти все осталось на тарелках. Предложил ей к чаю пирожное.
— Нельзя мне пирожное. Толстеть начну. Ничего, шницель у них был вполне приличный, я сыта.
И тут он вспомнил;
— А мы ведь так и не представились еще друг другу!
Назвала себя коротко:
— Дина. Отчества не надо. Как я стала артисткой?.. Давайте вернемся сначала в купе? Запахи тут разные… Будем смотреть в окошко. Вы любите смотреть из окна? Ну, вам часто приходится ездить! А я люблю.
Проводница как раз уже разносила вечерний чай. Попросили у нее по стакану. Потянулся к своему портфелю и достал бутылку рома. Боялся, что Дина откажется, оскорбится, она плеснула рому себе в стакан, правда, самую малость. Попробовала чай.