— Зачем вы это? Зачем вы все испортили? Ведь было так хорошо!
— И вам?.. Вам тоже было хорошо? — у него все ожило внутри. — Простите вы меня! Я не хотел сказать вам ничего пошлого. Мне интересно с вами. Помните, да, вы-то, конечно, помните! В юности так бывает: говоришь и не можешь наговориться. Надо этим дорожить. Что вот мы встретились и нам так хорошо вместе. Такое ведь не часто случается. Или… у вас часто? При вашем обаянии…
— Не надо, Алексей Иванович, а? — опечаленно попросила женщина. — Если вы действительно испытываете ко мне добрые чувства. Не так уж я избалована.
— Хорошо, не буду. Только… не прогоняйте меня! И потом, когда мы приедем, мы ведь будем встречаться? Иногда хотя бы.
— Отчего же и не встретиться? — ее голос прозвучал так естественно, что было ясно: никакого иного смысла она в свои слова не вкладывает. Спросил себя: «Неужели уж за несколько часов эта женщина стала ему настолько дорога и необходима? Выходит, что так».
И он действительно тосковал первые дни по возвращении командировки. Будто, попрощавшись с Диной на вокзале, что-то потерял. Но как раз вскоре после возвращения из командировки, в сентябре он принял ПТУ, и все остальное на какое-то время совершенно отдалилось от него. Дина позвонила, он обрадовался, пообещал выбраться к ней и… закрутился. Ведь с утра до поздней ночи в училище.
В его теперешней жизни такое явление, как Дина, — праздник. А много ли праздников может позволить себе человек? И вообще, может, он просто-напросто отяжелел, обленился? Добраться бы вечером до своей тахты с газетами, больше его уже ни на что и не остается?
И не о Дине бы ему думать, а о том, где достать для училища людей? Разогнать-то он их разогнал, а где взять других, лучше? Уже сколько раз наведывался к начальнику профтехобразования, тот только руками разводит. Пойти к Решетникову? Не откажет, столько лет почти одну лямку тянули.
А главное, может, в состоянии. Человечков бы двух-трех хотя бы. Мастеров или воспитателей, учителей. Помоложе, поэнергичнее.
Еду в изолятор обычно приносил кто-нибудь из дежурных. На второй день заявилась Зойка. Сначала просунула в дверь руки с судками, потом показалась голова. Зойка плечом прикрыла за собой дверь и зашептала:
— Сегодня Пшенкиной очередь дежурить. Я вызвалась за нее. Чтобы к тебе. Так не пускают. Врачиха сказала: полный покой.
Зойка расставила на табуретке судки, сбегала еще за чайником. Уселась на постель, сложила маленькие руки на коленях.
— Ка-а-а-ак ты ее!.. И не страшно было? Чего мы не вступились? Ага, попробуй-ка, сунься! Телушечка потом…
— А если бы они меня поколотили?
Зойка передернула плечами.
— Че поделаешь? Приходится терпеть.
— А я не хочу, ясно?
— Ой, да ты ешь, пожалуйста! — испугалась Зойка, — Чего уж теперь об этом? Ешь, не волнуйся. Ну ее, эту Телушечку!.. Знаешь, завтра Лаврентьевна дежурит, я у нее выпрошусь к тебе на весь вечер. Да ты ешь! — снова напомнила Зойка, а сама продолжала:
— У нас в группе считают: давно надо было поставить Богуславскую на место. А я говорю: «Где вы раньше были? После драки кулаками махать все горазды». Ох, ну ешь же ты! Директор специально приходил на кухню, кормите, говорит, се лучше, ослабленная она очень. Ага, так и сказал!
Директор навестил ее на следующий день, по-видимому, уже закончив все свои дела. День клонился к вечеру, сосны за прутьями зарешеченного окна вроде бы столпились теснее. Долго смотрела на них, потом отвернула край колючего одеяла и легла в постель. Забросила руки за голову.
Директор приоткрыл дверь.
— Не спишь? Что-то темновато у тебя.
Опустился на единственный стул у стены, помолчал.
— Голова болит?.. Уколы тебе делают?.. Как ты дошла до жизни такой, что со стульев падаешь? Тебя врачи когда-нибудь смотрели? Болела много?
Отвечала «да», «нет». Говорить подробнее не было никакого желания. Он понял, поднялся.
— Поправляйся. О Богуславской не думай. Не бойся ее. Она за свое ответит. Ешь, спи.
У двери постоял еще, большой, кажется, очень усталый.
— Читать тебе, наверное, пока не разрешат… Знаешь, я тебе транзистор принесу. Будешь слушать последние известия, концерты. Музыку-то любишь? Не любишь? И песни эстрадные, Эдиту Пьеху — тоже?
Шагнул обратно, озадаченный, кажется, даже огорченный. Транзистор! Люди всегда так: бросят бродячей кошке кожуру от колбасы и думают, что облагодетельствовали весь мир!.. Не нужны ей никакие подачки! Директору теперь, конечно, нагоняй дадут. За ЧП, которое они, Ритка и Богуславская, учинили. Вот он и старается.