Бросила на нее взгляд, другой. Чтобы назвать ее по имени, пришлось сделать над собой усилие.
— Галя… Галя, я вчера письмо подобрала. Случайно. Ходила гулять, а оно валяется… На конверте твоя фамилия.
Дворникова остановилась, еще больше нахмурилась, видимо, не поняла сначала, о чем она? Но увидев конверт, выхватила его, сунула куда-то за воротник кофточки и только тогда буркнула:
— Спасибо, — направилась было дальше, но обернулась круто, угол большого рта скосила усмешка. — Ты, конечно, не прочитала письмо? Ты у нас благородная.
Не нашлась, что ей ответить, опустила голову, чтобы не встретиться взглядом, а Дворникова объяснила вдруг, явно стараясь скрыть, горечь усмешкой:
— От моей родной мамочки это письмо. Родила она меня, как говорится, в девках и бросила на бабку. Не до меня ей было… А теперь вот обижается, что я плохая выросла, опозорила ее. Она, видишь ли, теперь мужа заимела, ребеночек у них. Законный. Она теперь честная, моя мамочка.
Были одни в эту минуту в коридоре, солнце выстлало его во всю длину через равные промежутки светлыми квадратами.
Дворникова так же внезапно умолкла, как и начала, кивнула устало:
— Пошла я. Уроки же.
Вечером, воспользовавшись свободной минутой после ужина, Зойка опять перебралась к ней в изолятор. Свет включать не стали, пристроились у окна. В лунном свете лицо Зойки похорошело, глаза стали огромными и блестели.
— Ага, Альма с бабкой жила, — подтвердила она. — Говорят, деньги у нее отнимала. Дружкам на бутылку. А ты чего? Интересуешься. Боишься, Альма мстить будет? Она может, она такая.
Не стала рассказывать Зойке о письме.
— Не боюсь. Чего ей с меня взять?
— Злая она, — блеснула глазами Зойка. — Потому Богуславская и прибрала ее к рукам. Сама-то она ни за что не бралась, все Альма. Кого поколотить или еще там чего…
„Хоть так да была нужна кому-то, а теперь ей, наверное, и вовсе одиноко. После такого-то письма“. Опять подумала, только не сказала.
Зойка умчалась. Подумала вяло, что надо бы тоже посидеть над учебниками, как-никак новый материал проходят, но вместо этого растянулась на постели поверх одеяла да так и заснула одетая.
А утром, вместо того чтобы позаниматься немного, снова заторопилась в библиотеку. Надо же когда-то в конце концов извиниться перед учительницей! И… нс смогла заставить себя и на этот раз! Заговорила совсем о другом:
— Майя Борисовна, это правда, что вы Московский университет закончили?.. И не жалеете, что попали сюда?
Учительница ловкими сильными руками выровняла желтые кирпичики собрания сочинений Алексея Толстого и только тогда подняла ясные, в густых ресницах глаза. Села на край стола возле книг, вздохнула.
Если говорить по совести, она даже плакала. Занималась в свое время Диккенсом, пыталась даже его переводить, курсы английского языка специально для этого окончила. А тут… Дело в том, что муж у нее военный и они постоянно переезжают с места на место. Приехали сюда — ей и вовсе никакой работы. В центре-то города, конечно, нашлась бы, а ей как ездить? Двое детей, ни няньки, ни бабки. Пока утром поднимешь их, накормишь, соберешь в садик… Пришлось пойти в ПТУ.
Майя помолчала, раздумывая:
— Обидно было, конечно. Я им и то, и другое, а они даже содержания „Капитанской дочки“ пересказать не могут. Теперь, ты знаешь, у нас факультатив по литературе. И, знаешь, чем я их беру? Мы не столько литературу изучаем, сколько жизнь по литературе. Может, это и не очень правильно, неправильно даже, я сама понимаю, но только таким путем и можно до наших девочек достучаться.
Вероятно, Майя рассказала бы что-нибудь еще, но, бросив взгляд на свои золотые часики на тоненьком золотом браслете, заторопилась в школу. У нее были еще уроки.
Долго сидела, не притрагиваясь к книгам. Конечно, Майе обидно возиться с ними, такими тупицами. Но вот находит же она как-то общий язык с девчонками? Ее уважают, с нею считаются.
В этот день учительница в библиотеку больше не зашла, должно быть, заторопилась домой, зато опять появилась библиотекарша. Поворошив немного книги, она снова исчезла, так ничего и не сделав. Чувствовалось: ей совсем не до библиотеки. Высказала это свое впечатление о библиотекарше Майе на следующий день. На этот раз Майя вошла с тяжелой кипой тетрадей в руках, решила не носить их домой, проверить здесь.
— Я смотрю, ты предпочитаешь сильных, — Майя положила тетради на стол и подтащила к нему стул. — Но ведь и сильные бывают всякими. Возьми ту же Богуславскую.