И вот началось…
Тринадцатая, не поворачиваясь спиной, как будто охотник теперь и впрямь воплощал в себе божество, вышла за пределы черных контуров. Песня зазвучала опять, протяжно, мощно, с яркими перепадами. А из-под соседней арки, сопровождаемая все теми же двумя юными помощницами, величаво выступила Осень.
Когда-то Сумрак допустил неосторожную мысль о том, что хотел бы увидеть ее в Храмовом облачении. Потом он почти об этом пожалел, узнав, при каких обстоятельствах его мимолетному желанию суждено будет исполниться. Сейчас… Сейчас он глядел на нее сквозь прорези в чужой, неудобной маске, и понимал, что больше не жалеет…
Осень была прекрасна. В ослепительно-алых струящихся одеждах, резко контрастирующих с ее темной кожей, она выглядела, точно ожившее пламя, точно раскинувшийся над лесом закат, точно пышный цветок, распустившийся в ночной мгле… Ее лицо также скрывала маска, украшенная изящными узорами, руки охватывали золотые браслеты, гриву, шею и талию — золотые цепи и бусы из розового кварца.
Послушницы подвели ее к первому жертвеннику, посвященному Красной Воительнице, и с поклоном отошли. Осень повернулась к супругу и простерла ему навстречу руки. Сумрак сделал первый шаг вперед…
Дальше все происходило в странном тумане. Сыну Грозы даже показалось на миг, что он перестал управлять своим телом, и его действиями руководит что-то извне. Следуя вдоль черной линии, он медленно приблизился к самке и заключил ее в объятия. Та лишь молча поддалась и, обхватив его руками за шею, начала клониться вниз, увлекая партнера на покрывало.
— Красная богиня — благословила! — возвестила вторая Жрица в алом, прерывая неясное бормотание. Вслед за этими словами кровь из снятой с треножника жертвенной чаши, выплеснулась на готовую соединиться пару. Жаркий, пьянящий запах чужой отобранной жизни тут же окутал их, и темная, липкая субстанция пропитала великолепные одежды, расползлась по подстилке, обагрила кожу. Но, хотя данное действие явилось полной неожиданностью, Сумрак, введенный в подобие транса, даже не вздрогнул.
Кровь, являя собой главную жизненную силу, считалась символом Созидательницы Мира, потому окропление ею приравнивалось к дозволению первой из богинь. Получив его, Осень притянула самца к себе и покорно откинулась на спину, раздвигая ноги. Ее длинная юбка, свободно запахивающаяся спереди, сама соскользнула с округлых бедер, открывая супругу доступ. Сын Грозы возбужденно заурчал и немедленно накрыл партнершу своим телом, одновременно отодвигая в сторону край собственного одеяния — теперь стал весьма понятен смысл такого странного кроя.
Еще несколько минут назад самец с тревогой вглядывался в увеличивающуюся толпу зрительниц, теперь же все происходящее вокруг разом потеряло для него всякое значение: остались только горячая, податливая самка под ним, и всепоглощающее желание ею овладеть. Он вошел быстро и сразу, ощутив обычно рьяно сопротивляющуюся супругу совершенно по-новому. Одной рукой Сумрак обнял партнершу, а второй подхватил ее ногу и, сжав когтями, поднял выше, пока другая нога самки пыталась обвить его бедро. При этом страстно захотелось прикусить Осень за шею, но помешала маска. Вообще, когда-то ритуальные маски имели для воинов именно такое значение, не просто защищая жвала от повреждения в бою, но и пресекая соблазн недостойно покусать противника. Только вот здесь это было абсолютно не к месту… В конце концов, Сумрак был вынужден просто уткнуться лицевой частью в гриву жены и продолжить акт без дополнительной стимуляции. Впрочем, когти Осени, впившиеся мгновение спустя в его спину, быстро добавили недостающих ощущений.
Спаривание получилось недолгим и резким, даже грубым, больше механическим, чем чувственным. Взрыкнув и в последний раз исторгнув семя, самец плотнее прижался к самке и замер, ожидая, пока расслабившийся орган выскользнет из ее лона. Потом пара поднялась с окровавленного, измятого покрывала, и Осень едва заметно подтолкнула Сумрака, показывая тем самым, что ему следует вернуться в центр площадки.
Сын Грозы бросил краткий взгляд по сторонам. В Храме прибавилось народу. Видимо, церемония на площади подошла к концу, и в здание устремились прихожанки с молитвами и подношениями. В основном, кстати, все здесь были по собственным делам, и глазеть на ритуальное зачатие особым желанием не горели. Лишь с десяток любопытных самок толклись у площадки, пожирая отважного самца глазами, остальные проходили мимо. Супруги, как успел заметить Сумрак, оставались в полном сборе, но рассредоточились вокруг и, по всей видимости, держали оборону против назойливых зрительниц.
Дойдя до середины, самец остановился и повернулся лицом к следующей божественной ипостаси, имя коей было Золотая Владычица. Осень же, скинув перепачканное одеяние, предстала многочисленным взглядам совершенно нагая. А девочки-послушницы уже были тут как тут. Они быстро принесли чаны и омыли тело самки, убрав с него следы крови и спермы, после чего посвежевшая Жрица проследовала в соседний угол магического квадрата. Поджидавшая там служительница помогла ей облачиться в точно такие же одежды, только не из красной, а из золотистой ткани, после чего подала ажурную маску, окрашенную в тон.
Песня в это время вновь изменила свое звучание, став более отрывистой и динамичной. Под ее рыкающий мотив Сумрак двинулся ко второму жертвеннику. Теперь он не медлил, уловив всю суть обряда. Приблизившись к супруге, он сразу же повалил ее на солнечно-желтое покрывало, и Жрица встала над ними, высоко подняв чашу с сухой землей — символом Повелительницы Стихий.
— Золотая богиня — благословила! — воскликнула она, щедро осыпав пару и тут же отступив. Самец слегка встряхнулся. Его, в отличие от партнерши, после первого этапа никто не отмывал, и теперь смесь глины и песка неприятно налипла на гриву и плечи, все еще перепачканные кровью Шипуна. Во что превратилось роскошное черное одеяние, вообще говорить не стоило…
— Черный Воин не имеет привычки прихорашиваться перед визитом к своим женам, — останавливая его, прошептала Осень. — Он идет к ним сразу после охоты, и они принимают его таким, какой он есть.
Тогда Сумрак обхватил супругу крепче и приник к ней головой, вслушавшись в вырывающееся из груди частое дыхание и немилосердно пачкая новое платье. Его пенис вышел из складки и, на мгновение упершись самке между ног, с усилием проскользнул в семяприемник. Осень выгнулась, тихо застонав, после чего крепко ухватила самца за зад, побуждая войти глубже. Сгорбившись над ней, точно зверь над добычей, он напрягся и сильно толкнулся вперед. В этот момент ему опять показалось, что супруга сделалась какой-то другой, незнакомой… И он с воодушевлением принялся ее познавать, впитывая всем телом какие-то новые, не поддающиеся описанию ощущения.
…Клубы белого дыма все гуще наполняли зал, песнопения становились все громче и выразительнее, а вскоре к ним добавился непонятно откуда доносящийся барабанный ритм. Пара, еще недавно действовавшая довольно скованно, теперь предавалась любви самозабвенно и яростно. Неосознанно подстраиваясь в такт пению и бою барабанов, соитие постепенно начало превращаться в подобие странного танца. Исступленные тела то причудливо изгибались, то замирали в сладкой неге, то неистово раскачивались, и черно-золотой комок одеяний опутывал их, скрывая от посторонних глаз все происходящее между партнерами таинство, а песок с глухим шелестом рассыпался от каждого их движения.
Наконец они разом содрогнулись и взвыли, уходя в совместный экстаз, а затем воину снова пришлось покинуть свою супругу и выйти в центр. От запаха благовоний начала немного кружиться голова. Собравшиеся вокруг яутжи превратились в безликие серые тени, тонущие в расползающемся по залу мареве. Песнопения полились сплошным неразделимым фоном.