Потому что слишком смущена.
Нет, не смущена. Унижена.
Я ворвалась в его дом с садовыми граблями наизготовку. Напугала до смерти и его, и себя. Затем пялилась на его пенис дольше, чем считала допустимым. На самом деле, я не считаю, что пялиться на чей-то пенис вообще допустимо. И в довершение всего на мне самая нелепая пижама. Пижама, которая давала ему возможность еще больше меня высмеивать.
«Какая же я идиотка».
Я практически бегу вниз по лестнице и обратно через дом тем же путем, каким пришла, петляя вокруг мебели, направляясь ко все еще открытой задней двери.
— Да разъетить твою налево! — воплю я, зацепившись ногой за тот же стол, в который влетела раньше, и ударяясь мизинцем. — Как больно! — Я роняю грабли и хватаюсь обеими руками за ногу. Слезы жгут глаза.
«Боже милостивый, опупенно больно».
Свет заливает комнату.
— Ты в порядке?
«Ох, Ривер. Насмешник всех насмешников».
Я даже не слышала, как он подошел. Вероятно, явился, чтобы насыпать еще больше соли на рану.
— Я в порядке.
— Выглядишь иначе.
Я отпускаю ногу и ставлю ее на пол.
Когда ступня касается поверхности, я сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли. Палец пульсирует.
— У тебя кровь.
— Что? — Смотрю вниз, и, конечно же, из мизинца течет кровь. Руки тоже в крови.
Страх сжимает грудь.
«Ты всегда устраиваешь беспорядок! Такой гребаный беспорядок! Ты, бесполезная ебаная сука!»
— Рыжая?
— Прости. Я не хотела пачкать кровью пол. Я все уберу. Сейчас я все вытру. — Сердце бешено колотится. Я тут же отдергиваю ногу с пола, чтобы еще больше его не запачкать, и поворачиваю голову в поисках кухни, чтобы взять там что-нибудь и убрать беспорядок.
— Рыжая, все в порядке. — Его голос стал мягче. Таким разговаривают с испуганным животным.
Я пристально смотрю на него.
В его глазах мелькает выражение, которое мне не нравится.
Жалость.
Не знаю точно, что, увиденное на моем лице, заставляет его так смотреть на меня, но могу предположить. Привожу мимику в порядок. Это я могу. Я хорошо этому обучена.
«Успокойся. Он не Нил. Ты в безопасности».
Он подходит ко мне ближе. Движения медленные и размеренные.
— Это всего-навсего немного крови, Рыжая. Не волнуйся. Сядь. Дай взглянуть на твою ногу.
— Я в порядке. Честно. — Я очень хочу поскорее отсюда убраться.
Делаю движение, но его слова останавливают меня.
— Рыжая, сядь, — его голос твердый, но не резкий. Более... озабоченный.
Поэтому я сдаюсь. Ковыляю к дивану и сажусь.
Ривер следует за мной и опускается на колени у моих ног. Он поднимает мою ногу, осматривая палец.
— Всего лишь небольшой порез. Я его промою и наложу пластырь, и все будет в порядке.
— Ты не обязан.
Его темные глаза встречаются с моими.
— Знаю. Но все равно сделаю.
Ривер поднимается. Я смотрю, как он исчезает за дверью, кажется, на кухне.
Он такой непонятный. В одну минуту ведет себя со мной как придурок. Затем, как по щелчку пальцев, становится милым.
Начинаю думать, что у него раздвоение личности.
Слышу, как он бренчит чем-то. Дверцы шкафа открываются и закрываются.
Затем появляется снова с аптечкой в руке.
Опустившись на колени у моих ног, открывает аптечку. Берет мою ногу и кладет себе на бедро. Достает из аптечки антисептическую салфетку. Откуда я знаю, что это антисептическая салфетка, спросите вы? Ну, я очень хорошо знакома с содержимым аптечек первой помощи. Постоянные побои и невозможность попасть в больницу сделали этот навык обязательным.
— Будет немного больно, — говорит он.
— Я могу справиться с болью.
Он бросает на меня быстрый взгляд. Но он не читаем.
Затем, опустив глаза, прижимает салфетку к пальцу и осторожно протирает.
Закончив, бросает салфетку обратно в аптечку и достает пластырь. Вскрывает его. Но клеит не сразу.
Взяв мою ногу, поднимает ее. Затем наклоняется над ней и нежно дует на палец, высушивая раствор от салфетки.
«Господи Иисусе».
Я знаю, что не должна ничего чувствовать. Но я чувствую.
Части меня, о существовании которых и не подозревала, начинают петь.
Меня возбуждает, когда он дует мне на ногу.
Это смущает и удивляет.
Гормоны беременности и вид его обнаженного тела затуманили разум.
— Ну вот, все готово. — Ривер опускает мою ногу на пол.
Я даже не поняла, что он приклеил пластырь; так отвлеклась на свои чувства. Или то, что не должна чувствовать.
Вскакиваю на ноги. Его темные глаза следят за мной.
— Спасибо, — выпаливаю с легкой дрожью в голосе. — За то, что вылечил меня.
«Спасибо, что вылечил меня?
Господи боже».
Делаю шаг в сторону.
— Ну, до свидания. — Я направляюсь прямиком ко все еще открытой двери, через которую проникла ранее.
— Куда это ты собралась?
Его глубокий голос ударяет мне в спину, останавливая. Я оглядываюсь через плечо. Он уже на ногах.
— Домой.
— Ты босиком.
Я полагала, это очевидно. Он ведь, знаете ли, буквально дул мне на босую ногу.
«Не думай об этом».
— Где твоя обувь?
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Я пришла без нее. Я торопилась.
— Надень мою.
Я смотрю на его босые ноги. Они огромные. Как и его…
И-и-и-и, я снова пунцово-красная.
— В этом нет необходимости, и она мне все равно не подойдет.
Но, очевидно, он меня не слушает, потому что поворачивается и идет обратно на кухню, где, по-видимому, держит все, и через несколько мгновений возвращается не с одной, а двумя парами в руках. Ботинки и кроссовки.
Он ставит кроссовки у моих ног.
— Надень их.
Господи, какой же он властный.
Игнорируя его приказ, — потому что больше не подчиняюсь мужским приказам, — наблюдаю, как он натягивает ботинки, оставляя шнурки не завязанными.
— Зачем тебе обувь? — интересуюсь я.
Темные глаза поднимаются на меня.
— Потому что я не хожу по улицам босиком.
Ха-ха.
— Надень кроссовки, Рыжая.
Я скрещиваю руки на груди.
— Не хочу.
— Хочешь снова порезать ногу? Тебе повезло избежать этого по дороге сюда.
Как я порежусь в саду? Если только там не разбросано битое стекло. Меня бы это не удивило.
— Ладно, — я вздыхаю. Затем просовываю ноги в его кроссовки. Они массивные, как и ожидалось. — Я выгляжу как клоун.
— Действительно, выглядишь нелепо.
Я хмурюсь.
— Я не говорила, что выгляжу нелепо. Я сказала, что выгляжу как клоун.
— Это одно и то же.
Я даже не пытаюсь спорить.
— Ну, спасибо, что одолжил кроссовки. — Хоть я и не хотела.
Я уже поворачиваюсь к двери, когда его голос снова останавливает меня.
— Ты что-то имеешь против парадных дверей? Или это только относится к моей двери?
Я смотрю на него через плечо.
— Просто возвращаюсь тем же путем, каким пришла.
— Ах, да. Щель в заборе. Так и не удосужился ее исправить.
«Почему?» — хочется спросить. Но, конечно, я не спрашиваю.
Он все равно ничего мне не скажет.
Выхожу за дверь, хватаюсь за ручку, чтобы закрыть ее за собой. Но он стоит у меня за спиной, в дверном проеме.
Отпустив ручку, отступаю в сторону.
— Ты куда-то собрался? — спрашиваю я.
Его бровь поднимается вверх, открывая темный глаз.
— Я провожу тебя домой.
— Я живу рядом. — Я показываю на свой дом.
— И что?