Первоначальный вид комнаты был полностью изменен, когда установили решетчатый каркас, отделявший ванную, покрытый вздутым темно-коричневым лаком. За ним я, сама того не ожидая, наткнулась на гору порченных временем игрушек. Детская комната, надо полагать. Сквозь щель между распашной дверью и ее рамой я изучила решетки на окнах — ужасно прочные с виду; затем снова посмотрела на игрушки — и только теперь поняла, что это чучела реальных животных. Они были заплесневелыми и изъеденными молью, но все равно было видно, что некоторым досталось не только от времени и условий, но и от чьей-то жестокой руки. В нескольких дюймах от туловища барсука лежала его разлагающаяся лапа; еще чуть поодаль — отрубленная чем-то вроде садового секатора голова птицы с причудливым узором оперения. Вид зловещий — как, впрочем, и любой другой вид в этом доме.
Что Салли делала целыми днями? Как я и подозревала, точно не убиралась здесь. Все, что мне оставалось изучить, — кухонные помещения и библиотеку покойного доктора.
В подвале нашлись странные остатки еды и свидетельства того, что недавно здесь что-то готовили, хотя и без успеха. Я была почти удивлена, обнаружив, что Салли питается не одной лишь солнечной энергией. Но в целом подвал не вызывал ничего, кроме знакомого чувство изумления перед масштабами и сложностью приготовления пищи в домах наших прадедов среднего класса.
Я огляделась в поисках свечи. Заглянула в ящики, шкафы, пошарила по тумбочкам. Нигде — и ничего. В любом случае, подумала я, недоверчиво косясь на тени, углубленные подступающими сумерками, одной свечи мне бы не хватило, чтобы осветить библиотеку от угла до угла. В следующий раз захвачу мощный отцовский фонарик.
Кажется, пришла пора уходить. Хорошо, что я не сняла пальто. В доме ничего такого, что указывало бы на разгадку тайны Салли, не нашлось. Может, она принимала наркотики? Нет, как-то уж слишком надуманно. Я выключила свет на кухне, поднялась на первый этаж, а затем, закрыв входную дверь, спустилась обратно в сад. Я посмотрела на сломанные входные ворота с новым подозрением. Спустя некоторое время я вспомнила, что не заперла ни одну из внутренних дверей в доме.
На следующее утро я посетила больницу.
— В некоем смысле, — сказала мисс Гарвис, — вашей подруге гораздо лучше, что весьма удивительно.
— Могу я ее увидеть?
— Боюсь, что нет. К сожалению, у нее была очень беспокойная ночь. — Мисс Гарвис сидела за столом с большой рыжей кошкой на коленях. Пока она говорила, та смотрела ей в лицо с выражением тихого интереса на мордочке.
— Ее мучают боли?
— Не совсем. — Мисс Гарвис почесала кошку за ухом, помолчала, а потом добавила: — Она всю ночь напролет плакала. И разговаривала сама с собой. Скорее в истерике, чем в бреду. В конце концов нам пришлось перевести ее в отдельную палату.
— И что она говорила?
— Было бы низко по отношению к нашим пациентам пересказывать то, что они говорят, будучи очевидно не в себе.
— Я вас понимаю. И все же…
— Могу только признать, что совершенно не понимаю, что с ней сейчас происходит. Что творится у нее в голове. Да, это шок… но какая эмоция провоцирует его, я пока сказать не могу. — Кошка спрыгнула с колен мисс Гарвис на пол, прошла мимо меня, потерлась о мои ноги. Хозяйка проследила за ней взглядом. — Вы же были у нее дома?
— Да, заскочила на несколько минут.
— Там все в порядке? — Она явно хотела задать гораздо более детальный вопрос, но ее что-то остановило.
— Да, насколько могу судить, — решила и я обойтись кратким ответом.
— Тогда, пожалуйста, принесите оттуда кое-какие вещи… ну, когда навестите Салли в следующий раз. Думаю, я могу поручить вам такое дело.
— Хорошо, попробую. — Вспомнив о доме, я задумалась, что́ оттуда так срочно могло понадобиться. — Загляну к вам завтра. — Кошка, мурча, проводила меня до двери. — Надеюсь, я смогу увидеть Салли.
Мисс Гарвис только кивнула.
И все-таки я не могла проигнорировать ту заднюю комнату, где не горел свет. Да, я ее боялась, но любопытство было сильнее страха — даже страха перед неизведанным, который сам по себе сильнее оторопи перед чьей-то скверной тайной. Ох, если бы я только смогла заручиться чьей-то помощью! Увы, но только сейчас я остро осознала — как только Салли выбыла из моей жизни, я осталась практически в одиночестве.
Снова войдя в гостиную, я сняла намокшие под дождем плащ и берет и, проявив некое благоразумие, оставила их не слишком далеко от входной двери; немного постояла у зеркала, расчесывая спутавшиеся волосы. Смеркалось; порывистый ветер направлял струи дождя прямо в большое эркерное окно, укрепляя власть темноты в доме и превращая мир снаружи в отгороженную волнистой мембраной недостижимую даль. Оконная рама, как я заметила, сильно протекает — на полу уже собрались лужи.