Барер и его сторонники выражают крайнее возмущение. Для объяснений вызывают Анрио. Но он и не думает являться. Тогда Барер предлагает всем членам Конвента сообща выйти к вооруженному народу, чтобы выяснить реальное положение дел и продемонстрировать свою независимость от внешнего давления. Это предложение принимается.
И вот большинство депутатов во главе с председателем Эро де Сешелем спускаются к выходу. Только Марат и группа его сторонников остаются на своих местах…
Странное зрелище представляло собой это молчаливое шествие.
Впереди медленно шел председатель, надевший шляпу в знак печали; за ним следовали жирондисты, «болото», монтаньяры — все с непокрытыми головами. Вооруженный народ с любопытством рассматривал своих избранников. Насколько хватало взгляда повсюду волновался лес пик и штыков.
Дойдя до ворот, выходивших на Карусельную площадь, депутаты оказались вынужденными остановиться. Дальше ходу не было. Им навстречу подъезжал Анрио в полной парадной форме, держась за саблю, с холодной миной на лице.
Эро де Сешель прочитал декрет о снятии караулов и удалении вооруженной силы. Анрио молча смотрел на председателя. Тогда последний тихим голосом, с оттенком упрека спросил:
— Чего же хочет народ? Конвент озабочен только его счастьем.
— Народ восстал, — сухо ответил Анрио, — не для того, чтобы выслушивать фразы, а для того, чтобы давать приказания. Он хочет, чтобы ему были выданы изобличенные преступники.
В рядах депутатов произошло движение. Тогда Анрио осадил своего коня на несколько шагов и громко приказал:
— Канониры, к орудиям!
Кто-то взял под руку Эро и оттащил его назад. Конвент двинулся в обратный путь. Надо было продолжать заседание.
По предложению Кутона в этот же день Конвент декретировал арест двадцати девяти депутатов-жирондистов, в том числе Верньо, Бриссо, Гюаде, Петиона, Инара, Жансоне, Бюзо, Луве, Ланжюне и Барбару. Это был конец Жиронды.
Народное восстание в эти дни сокрушило политическое господство крупной торгово-промышленной буржуазии, превратившейся в контрреволюционную силу. Революция шла к своему апогею. Это была прелюдия триумфа Горы и ее вождя — Максимилиана Робеспьера.
Часть III
Монтаньяры
Глава 1
Под грохот сражении
— Умер Марат!.. Друга народа нет больше с нами!.. Они убили его!..
Страшная весть передавалась из уст в уста. Тысячи людей с разных концов Парижа тянулись к улице Кордельеров. Против дома № 18 толпа была настолько густой, что отряд жандармов во главе с полицейским комиссаром едва смог протиснуться к подворотне. На всех лицах, этих усталых, изможденных лицах простых людей, были написаны скорбь, отчаяние, гнев. Вопли ярости сотрясали воздух, руки, поднятые вверх, сжимались в кулаки. Вновь прибывавшим рассказывали то, что удалось узнать.
…Она приехала из Нормандии, гнезда жирондистского мятежа… Ее подослали изменники, бежавшие после 2 июня из Парижа… Она обманом пробралась к больному Другу народа, доверчиво впускавшему к себе всякого просителя, и нанесла ему смертельный удар ножом.
Но вот кто-то закричал: «Ее ведут!» Из ворот показалась группа во главе с комиссаром Гюлар дю Менилем, который придерживал за связанные руки стройную девушку с нежным овальным лицом и длинными каштановыми волосами. Глаза ее были широко раскрыты. При виде толпы она отпрянула.
— Смерть убийце!.. Голову злодейки!.. Пусть она немедленно ответит за свое преступление!..
Многоголосый рев захлестнул улицу. Арестованная была близка к обмороку. Но комиссар, подняв руку, стал увещевать разъяренных, смятенных людей.
— Из уважения к памяти Друга народа никто не посмеет нарушить закон! Кто любил Марата, тот станет вести себя с достоинством! Правосудие будет скорым и справедливым!..
И толпа, вдруг притихшая, послушно расступилась, чтобы пропустить подъезжавшую тюремную карету.
Тело Марата выставили в церкви Кордельеров на эстраде, украшенной трехцветной драпировкой. Голову увенчали лавровым венком. Два человека, стоя у изголовья, поливали тело и покров ароматическим уксусом. Жгли благовония.
Смертное ложе Марата осыпали цветами. Секции одна за другой шли, чтобы проститься со своим вождем и глашатаем. Час убегал за часом, но людской поток не иссякал, — казалось, ему не будет конца. Скорбь застилала все. Страшная рана зияла в груди. Клинок убийцы, почерневший от крови, был тут же. Святая кровь Марата! Люди клялись идти по его стопам. И отомстить за него. Клятвы давали на почерневшем ноже, как на евангелий.