Госпожа Дюпле поворачивает голову в противоположную сторону. А у того, другого, все тихо. Изредка слышен легкий скрип. Она знает: это Неподкупный прохаживается по диагонали своей комнатушки. Но он не выходит. И не выйдет. И правильно сделает.
Страшный крик прерывает размышления почтенной дамы. Они совсем лишились рассудка! Они орут, как крючники в порту! Разве нельзя вести себя потише?
Хозяйка подбегает к двери мсье Антуана и стучит. Мгновенно все стихает, и сам Антуан приоткрывает дверь.
— Сумасшедшие! — шипит госпожа Дюпле. — Вы что, хотите совсем погубить Робеспьера?
Антуан несколько мгновений смотрит на нее отсутствующим взглядом. Затем понимает. Лицо его становится жестким.
— Робеспьер? Кто ему угрожает? Не волнуйтесь. Уж если и будет убит кто-либо, то, во всяком случае, не он…
И дверь резко захлопывается перед носом заботливой охранительницы покоя Неподкупного.
В этот вечер в доме № 366 по улице Сент-Оноре было вынесено важное решение. После горячих споров окончательно утвердили общий план действий. Восстание было назначено на 10 августа 1792 года.
Народ Парижа энергично готовился к последнему штурму вековых твердынь. Секции гудели, как потревоженные ульи. Предместья забыли о голоде и тяжелой жизни. До этого ли было сейчас! В тот самый день, когда хозяйка Максимилиана трепетала за жизнь своего жильца, одна из секций Сент-Антуанского предместья вынесла ультимативное постановление: если Ассамблея до 11 часов 9 августа не выскажется за низложение короля, в полночь ударит набат.
Затем собрания районов и предместий столицы одно за другим стали заявлять, что не признают более Людовика XVI. 5 августа это решение было принято двумя третями секций. После 5 августа все демократические клубы и организации Парижа начали открыто призывать к восстанию.
Готовились и федераты. Марсельцы чистили ружья и запасались порохом. Казармы превращались в крепости.
Тщетно метались жирондисты. Напрасно Собрание пыталось удержать могучий порыв. Впустую бесился Бриссо, требовавший привлечь к ответственности Антуана и Робеспьера.
Конец монархии приближался.
Жером Петион, мэр города Парижа, переживал мучительные часы. Ведь, кажется, еще совсем недавно все было так хорошо! Он переселился в роскошный особняк и стал жить как порядочный человек, не отказывая себе ни в чем. У него была любящая жена, он имел прекрасных друзей. Народ его боготворил, а партия, с которой он связал свою судьбу, преуспевала. Как он тонко вел свою игру, как умело лавировал! Все его считали прекраснейшим и порядочнейшим человеком. И вдруг — конец всему…
Сегодня уже не радуют Петиона ни теплая ванна, ни лепные украшения на потолке гостиной, ни ласки жены. Ничто его больше не радует. Он видит перед собой зияющую пропасть.
Чего он только не делал, как не бился эти последние дни! Он разъяснял, уговаривал, заклинал, наконец угрожал. Он ездил по секционным собраниям и доказывал неразумность спешки. Зачем торопиться с восстанием? Неужели нельзя немножко обождать? Ведь Законодательное собрание для того и избрано, чтобы заниматься государственными делами. Зачем же вмешиваться в его работу? Зачем давить на него? Подождите, добрые граждане, все как-нибудь образуется, ваши депутаты позаботятся о вашей судьбе и дадут вам такое правительство, которое лучше всего подойдет для вас!
Бестолковый народ не желал его слушать. Его, которого так недавно осыпали цветами, которого носили на руках! Что это? Всеобщее бешенство? Или ослепление? Или агитация зловредных лиц?..
Агитация?.. И Петион внезапно вспоминает о своем старом соратнике, Максимилиане Робеспьере. Вот о ком он забыл, вот к кому надо идти! Робеспьер теперь прозван Неподкупным, и народ слушает каждое его слово. Робеспьер человек осторожный, разумный. Он может стабилизировать положение. Он может спасти будущее Петиона, и его репутацию, и его состояние. Последнее время, правда, они несколько охладели друг к другу, но это ничего не значит. Робеспьер не может его не понять. Он, как здравый человек, разделит его взгляды. И он, конечно, приостановит этот проклятый бунт.
7 августа у Неподкупного было очень много работы. Он заканчивал большую статью для очередного номера «Защитника конституции» и продумывал детали речи, которую собирался произнести у якобинцев. Глубоко погруженный в свои мысли, перебирал он стопу исписанной бумаги, когда ему сообщили, что пришел Петион. Робеспьер был рад старому другу. Он быстро вскочил из-за стола и порывисто обнял вошедшего.