Монтаньяры вынуждены были отвечать. Не располагая необходимым большинством в Конвенте, но уверенно опираясь на Коммуну, первый бой жирондистам они дали в стенах Якобинского клуба. 10 октября после бурных дебатов из клуба был исключен Бриссо. Затем клуб покинули и другие жирондисты. Уход жирондистов содействовал превращению клуба в боевую политическую организацию революционной демократии.
Чувствуя руку Робеспьера и зная его популярность, вожди жирондистов решили сосредоточить огонь на нем. Стали вспоминать все старые наветы, собирать воедино всю прежнюю грязь, которую они щедро расточали против Неподкупного в мае — июне. В салоне мадам Ролан, прежней поклонницы Максимилиана, из всего этого состряпали «Робеспьериаду» — лживейший клубок обвинений, который решено было бросить прямо с трибуны Конвента. Орудием избрали автора любовной истории кавалера Фоблаза, романиста Луве.
29 октября на ораторскую трибуну манежа поднялся маленький тщедушный блондин с плешивой головой. Он был взволнован. Речь свою он начал так:
— Над городом Парижем слишком долго тяготел крупный общественный заговор; был момент, когда он едва не охватил всю Францию…
Конвент слушал. Наконец оратор дошел, до знаменательных слов:
— Робеспьер, я обвиняю тебя! — И дальше каждый следующий период своей длинной речи он вновь начинал этими же словами.
В чем же жирондисты обвиняли Неподкупного?
В том, что он был самым популярным оратором Якобинского клуба; в том, что якобинцы боготворили его, объявляя единственным во Франции добродетельным человеком; в том, что он согласился войти в состав руководства Коммуны; в том, что он угрожал Законодательному собранию и отдельным его членам; в том, наконец, что он был в числе «провокаторов», призывавших Францию к «сентябрьским убийствам».
Речь Луве, слабая и неудачная по существу, была произнесена в очень повышенных тонах, с яростью и запальчивостью. Когда оратор кричал, значительная часть нижних скамей Конвента ему аплодировала.
Робеспьер мог бы тут же без большого труда опровергнуть своего обвинителя. Он поступил иначе, верный обычной для него осмотрительности. Он попросил недельной отсрочки для ответа. Враги злобно торжествовали, считая, что их жертва растеряна и уничтожена. В действительности Неподкупный прекрасно знал, что делает. Он сразу понял, что речь Луве, построенная на внешних эффектах, может произвести минутное впечатление, но ведь она внутренне глубоко лжива. Пусть пройдет немного времени. Пусть выскажется общественное мнение, выступят якобинцы, определят свое отношение секции. Все это само по себе решит исход дела. А он пока что спокойно подготовится к тщательному расследованию всех аргументов и тезисов своих противников. Жирондисты пытались донять его клеветой и раньше; тогда он, поглощенный другим, предоставил свою защиту друзьям и единомышленникам; клеветники оскандалились и временно отстали. Но это не сделало их благоразумными. Ну что ж, он ответит им сам. Он постарается сделать свою отповедь такой, чтобы к неоднократно будируемому вопросу больше не приходилось возвращаться.
Сегодня окно каморки на улице Сент-Оноре, в квартире столяра Дюпле, мерцает тусклым светом далеко за полночь и, вероятно, не погаснет до рассвета. За письменным столом сидит согбенный худощавый человек с бледным лицом. Его усталые близорукие глаза внимательно пробегают строчки только что исписанного листа. Потом он откидывается на спинку кресла и задумывается.
Все… Надо кончать. Он долго верил в возможность если не искреннего примирения, то по крайней мере временного худого мира. Но худой мир не удался. Слишком разные принципы. Слишком разные взгляды на настоящее и будущее. А ведь когда-то они шли одним путем, борясь за общее дело, вместе выступая против злоупотреблений монархии, вместе выдвигали новые лозунги. И трибун вспоминает пламенные выступления в салоне Манон Ролан, очаровательной Манон, души жирондистов, неотразимой по уму и красоте женщины, которая с таким вниманием относилась лично к нему, Робеспьеру, и одной из первых вслед за Мирабо предсказала его дальнейший блистательный путь на поприще революции. Робеспьер улыбается краями губ. Как немного прошло времени с тех пор и как все изменилось, изменилось безвозвратно!.. И в своих последних письмах та же прекрасная Манон, отчаявшись вновь увидеть его в своей свите, не скрывает горечи и раздражения. «Время все покажет, его суд не скор, но справедлив…» — такими пророческими словами, которым суждено было в недалеком будущем обернуться против «ее самой и ее партии, заканчивает жирондистская львица свое последнее безответное письмо к обманувшему ее ожидания трибуну. И вот теперь «Робеспьериада»… В то время как положение голодающего народа с каждым днем ухудшается, в то время как ассигнаты падают более чем на 40 процентов их стоимости, в то время как комиссии Конвента и комитеты Коммуны завалены петициями, требующими, чтобы законодатели перешли к экономическим вопросам, правительство обеспокоено лишь собственной безопасностью и занято травлей демократов. «Департаментская стража» наводняет Париж. По улицам бродят жирные молодчики и кричат, пытаясь взбудоражить толпу: «На гильотину Марата и Робеспьера! Да здравствует Ролан!»