Все это заставило монтаньяров пересмотреть свою тактику. Левые якобинцы во главе с Шометом уже давно находили точки соприкосновения с Жаком Ру и его сторонниками. Теперь, в начале апреля, Коммуна решительно поддержала требование максимума и тем самым подала руку «бешеным».
Очнулся и Дантон. Как бы стыдясь за свою недавнюю слабость, он начал действовать с порывистой горячностью, тем более что лидеры жирондистов, сваливая с больной головы на здоровую, пытались обвинить его в близости к Дюмурье. Выступая в Конвенте 2 апреля, он потребовал, чтобы монтаньяры отказались от каких-либо соглашений с «государственными людьми». Он был одним из инициаторов организации вновь восстановленного Чрезвычайного трибунала для борьбы с контрреволюцией, переименованного вскоре в Революционный трибунал. Наконец Дантон сделался самым влиятельным членом образованного 6 апреля Комитета общественного спасения — нового органа, получившего весьма широкие полномочия, вплоть до права контроля над Исполнительным советом.
Очередь была за Неподкупным.
Неподкупный, казалось, выжидал. Он молча наблюдал за происходившим в Конвенте, в клубе и на улице. Колебался ли он? Во всяком случае, он не терял времени даром. Среди прочих дел Робеспьер был занят сбором материалов для обвинительного акта, мысль о котором зародилась давно, быть может, еще во время кампании клеветы в мае 1792 года. Мысль эта вызревала в период «Робеспьериады» и окончательно утвердилась в дни суда над королем. Выступления «бешеных» в феврале — начале марта отсрочили ее осуществление. Но теперь ничто не удерживало Робеспьера от того, чтобы провести ее в жизнь. Обвинительный акт, каждое положение которого взвешено, проверено и еще раз проверено, составлен. До сих пор Неподкупный в основном предупреждал. Теперь он будет обвинять. Слушайте!
Робеспьер выступил с трибуны Конвента 10 апреля. Свою длинную речь он начал следующими словами:
— Сильная партия ведет вместе с европейскими тиранами заговор с целью дать нам короля и аристократическую конституцию.
И далее оратор показал всю деятельность этой «сильной партии» от первых шагов Законодательного собрания до измены Дюмурье. Он вспомнил им все: и пресмыкательство перед троном в охоте за министерскими портфелями, и многократную травлю патриотов, и покровительство реакционным генералам, и недостойную игру во время суда над королем, и старинную дружбу с нынешними мятежниками. Он не забыл ни одного факта, не упустил ни одной важной подробности. Медленно и строго разматывалась цепь обвинений, ударяя своими металлическими звеньями по головам притихших депутатов.
Речь длилась добрых два часа подряд.
Монтаньяры с нетерпением ожидали резолютивной части выступления своего вождя.
Вывод как будто напрашивался сам собой: он должен совпасть с тем, чего требуют «бешеные». Но Максимилиан не ставит всех точек над «и». Он нарисовал потрясающую картину, он сгруппировал и восстановил в памяти присутствующих все факты недавнего прошлого, пусть же вывод сделают они сами. Он лишь намекнет, в каком направлении следует заострить этот вывод.
Потребовав в резкой форме наказания всех сообщников Дюмурье, оратор вдруг останавливается. Его взор становится насмешливым. С ироническим вниманием осматривает он из-под очков депутатов, притихших на нижних скамьях.
— Смею ли я назвать здесь таких заслуженных патриотов, как господа Верньо, Гюаде и другие?.. Я убежден в бесплодности моих усилий в этом отношении и во всем касающемся этих «славных» членов. Я полагаюсь на мудрость Конвента…
Конечно, о «мудрости Конвента» в эти дни можно было говорить лишь в ироническом смысле. При робком, нерешительном молчании «болота» Жиронда и Гора с остервенением набрасывались друг на друга.
— Мы умрем, но не одни! — кричат несколько голосов сразу. — За нашу смерть отомстят наши дети!
— Вы злодеи! — отвечает им Дантон голосом, напоминающим рычанье льва.