–@лять! — вырвалось у меня от неожиданности, когда, повернувшись к отгороженному тряпками углу, я вдруг увидел полульвицу, молча стоявшую у меня за плечом. И как только бесшумно подобраться умудрилась?
— Чего стоишь? Иди открывай, интересно же, что там?
Фурри как-то неверяще посмотрела на меня, на мажордома, снова на меня и как-то испуганно, пошла к двери. Взялась за ручку…
— Открывай уж, что ли, — подогнал я полульвицу, когда понял, что ожидание затянулось. А Клык просто боится потянуть дверь на себя.
— Хренасе! — вырвалось непроизвольно, когда я увидел убранство комнаты.
Она как бы была даже больше, чем моя спальня. В центре стояла просто огромная кровать с балдахином. С балдахином! Сквозь опущенную кисею было видно, что кровать заправлена постельным бельём тёмно-фиолетового цвета, а не завалена шкурами, как моя. Справа от кровати стояли большой шкаф и ширма, за которой дамы обычно переодевались, если в комнате был кто посторонний. Слева стояло… трюмо? Или как там называется трёхстворчатое зеркало, стоящее на столе, с двух боков которого были тумбочки с многочисленными ящичками. Дальняя от нас стена была задёрнута плотными тёмными шторами, видимо, не пропускающими солнечный свет. А ещё стулья! Этакие старомодные мягкие полустулья-полукресла, аж три штуки! Зависть! Чёрная!
Тут я услышал непонятные звуки. Всхлипывания, что ли? Повернув голову, увидел Клык, спрятавшую свою мордашку в ладони, её плечи вздрагивали.
— Эй, ты чего? — развернув полудевушку к себе лицом, я убрал её ладошки и заглянул в глаза. — Не понравилось?
Фурри рывком прижалась к моей груди и уже разрыдалась в голос.
— Пон… пон… понравилось! — Смог я разобрать спустя минуты. — У меня… у меня… угла-то своего никогда не было. А тут… Такое!..
— Такое, да. Что могём, то могём, — поглаживая полудевушку по спине, бормотал я. — Всё иди обживайся. А главное, угол освободи, нам ещё сегодня магичить.
— Я мигом!
А спустя ещё почти четыре часа и полтора дерева в торцевой стене, почти там, где раньше был отгороженный угол фурри, появилась ещё одна дверь, которая открылась сама, и из неё вышел весь такой благородного вида волколак, очень похожий на Акелу из мультика. Акелой я его и прозвал…
Тут, прерывая мои воспоминая, раздался противный, бьющий по нервам вой сирены.
— Да, что опять случилось-то? — поставив стакан на стол, я хлопнул себя по поясу, проверяя на месте ли ножи, и бросился на улицу…
Глава 12
Медведь!
Я ошеломлённо замер на крыльце, вытаращившись в сторону леса, где между деревьев мелькал самый настоящий медведь. Огромный такой, тёмно-бурого окраса, шерсть клочками торчит, тощий до невозможности, словно и не медведь, а элитная русская борзая — все рёбра наружу, то ли аллюром, то ли галопом целеустремлённо так скачущий в сторону мужиков, распиливающих дерево. А они Потапыча, хотя какой он «Потапыч» — мишкутёнок облезлый, но всё равно не видят, и сирену, воющую в избушке, правда, уже замолчавшую, не слышали: Фома увлечённо пилит, Акела с таким же увлечением сук рубит, и лишь Глюк застыл на полушаге, держа охапку порубленных веток, со своим фирменным стеклянным взглядом.
И я сделал то, что сам не ожидал.
— А-а-а! — Юношеский густой басок сорвался на предательский фальцет. — А-а-а!
Но медведь впечатлился. Остановился словно вкопанный, легко поднялся на задние лапы, оказавшись ростом гораздо выше двух метров. И чуть, склонив голову набок, уставился на меня с удивлённым любопытством.
— А-а-а! — снова заорал я.
— Уа-а-а! — басом взвывала сирена избушки, заставившая меня подпрыгнуть.
— Агр–рх! — рявкнул медведь, всего лишь чуть тише сирены и, опустившись на передние лапы, рванул уже в мою сторону.
— А-а-а! Уа-а-а!
Что-то в моей голове перемкнуло. Выхватив тесаки, вскинув руки, чтобы казаться больше, сиганул с крыльца и кинулся вперёд, безумно вопя:
— @ука мохнатая! Да я тебя!
— Куда⁈ — раздалось сзади…
Мы замерли. Оба. На мгновение. В трёх метрах друг от друга.
— Агр-рх! — снова взревел медведь, поднимаясь на задние лапы в устрашении.
— @ука мохнатая! — уже пищал я, подпрыгивая в воздух и размахивая тесаками.
Херяк! И, раньше, чем сообразил, что делаю, Правый отправился в полёт! Только попади! Только попади!
Попал! Правый вонзился в грудь медведю, чуть ниже левой ключицы.
— Рр-рах! — рявкнул мохнатый гость, вновь падая на передние лапы и пытаясь здоровенными жёлто-бурыми клыками схватиться за рукоять тесака. Но что-то произошло, и Потапыч с визгом отдёрнул морду. А вот нечего за чужое хвататься! А затем медведь, плюхнувшись на тощий зад, ударил когтистой лапой по ножу. И снова взвизгнул от боли, — тесак остался в теле, но рану, похоже, сильно так расширил.