Пришлось разбить череду постоянных представлений часовыми перерывами некем было все время сменять устающих на сцене. Хац сросся с телефоном, отыскивая по записной книжке и через третьих лиц тех, кто хоть когда-то выступал у Фанка, просил, заманивал, умолял; оставшиеся в распоряжении театра оборотные средства таяли и усыхали - пришлось пойти на снижение гонораров, и Хац с тревогой думал, что недалеко то время, когда всем придется выступать за полставки. А профсоюзные взносы? А непременный в Сэнтрал-Сити рэкет, на время притихший из-за появления в театре полицейских? А текущие расходы?...
Утренние новости "NOW", где Доран показал захват Фанка, добавили всем гирь на душу; щемящую тоску немного разогнал уличный певец, пришедший наниматься из чувства актерской солидарности. Это был какой-то безалаберный и светлый человек - другой бы сюда не явился. А может, он учуял тонким нюхом запах нуккихи, которую Кайгусь грела для Хаца. Умяв пару тарелок, певец в благодарность стал горланить свои политические куплеты, смело рифмуя "президент" и "импотент", а Хац машинально придумывал к ним пантомиму, поражаясь тому, какие пошлости могут приходить на ум в отсутствие Фанка. Затем явился почтальон ("Заказное письмо звездной почтой для мистера Хаца; распишитесь"); далее Хац полчаса изображал с иконками на сцене кошмарный сон, полный монстров; потом Дина из кордебалета растянула связки; вместе с медиком ("Услуга за счет профсоюза; вы, как наниматель, должны расписаться в квитанции") пришел аварийный бухгалтер и разложил на столе свой проект спасения театра от финансового краха, а Донти доверчиво влез Хацу на спину и осторожно, но неумолимо тянулся за ломтиками эрзац-ветчины, которые Хац вытягивал из упаковки, стараясь одним глазом заглянуть и в письмо с родины, усеянное штемпелями "ГУМАНИТАРНАЯ МИССИЯ ОБ-ЩЕНИЕДЛЯ ДРУЖБЫ ", "ПРОСМОТРЕНО ЦЕНЗУРОЙ ОБЪЕДИНЕННОЙ ВОЕННО-ПОЛИЦЕЙСКОЙ КОМЕНДАТУРЫ", "РАЗРЕШЕНО К ПЕРЕСЫЛКЕ", "НЕ СОДЕРЖИТ НЕДОЗВОЛЕННЫХ ВЛОЖЕНИЙ", "ДЕЗИНФИЦИРОВАНО СОГЛАСНО ПР.9521 МППУ 14" и им подобным. Писал друг детства Шагдах, после вторжения сил правопорядка на Аркадию устроившийся по протекции в новую администрацию; поскольку Хац уже в международном интернате обретался по липовым документам, выглядело это как искусственно стерилизованная переписка двух придурков, озабоченных только культурными достижениями цивилизации ихэнов, в то время как один жестоко мается с театром, а другой живет на планете, погрязшей в войне наркомафии с пришельцами.
- У нас хорошо, - писал Шагдах, - и как бы не стало еще лучше.
"На Аркадии дело дрянь, - переводил про себя Хац, - и чем дальше, тем дрянное".
- Относительно лепной керамики в стиле северной династии Ир-Шэк я думаю, что ты не вполне прав, полагая, будто мастера времен Ир-Шэк поддались влиянию юго-восточной школы и даже посылали молодых на ученичество в Томахин. Они почти безвыездно жили в столичном Кобхаре, совершенствуя свое искусство в изоляции от мастеров юга...
"Северные партизаны на переговоры не пойдут, и не надейся, - страдая, понимал Хац. - Они там плотно окопались, и на своих базах натаскивают молодняк ставить мины и устраивать засады".
- ... а купечество обеспечивало обмен предметами культуры между зеленокожими и серовато-желтыми, что способствовало взаимному обогащению школ мастеров, но не их слиянию...
"Торговля "жгучей пудрой" и "веселой жижей" процветает, причем посредничают офицеры экспедиционного корпуса; навар такой, что всем хватает, но миром и не пахнет..." - сквозил подтекст.
Войска, превратившие счастливую Аркадию в горячую точку, Хац видел только в новостях по телевизору. Он не встретил вторжение вместе со своим народом - корабль, на котором (впервые в жизни, кстати) летел Хац, был арестован Галактической Полицией перед тем, как миротворцы высадились на планету, и первое, чему он научился под арестом - молча молиться, чтоб чужие не разнюхали подробно, кто есть кто, а то выяснится, что юнга Хац совсем не юнга Хац и не сирота, а сын управляющего плантацией, где выращивают то, что нельзя выращивать. Слава гадьим богам, архивы экспортной компании пришельцам не достались, и его признали жертвой незаконного найма со всеми вытекающими льготами. О судьбе родных он узнавал в интернате урывками, по "черной почте" и за деньги. Возможно, что батюшка с матушкой там, в топких джунглях, радовались, что их сын выучился на менеджера. О своей эстрадной карьере Хац домой не сообщал - это пристало среднеполым "шита", коими, собственно, и являлись Кайгусь, Мика и Киута - эти вырвались с Аркадии по репатриации, но им (орбитальный пилот, химик-технолог и инженер-энергетик) не польстило стать на прародине младшими медичками, высиживать яйца или улыбаться за прилавком, и они расплевались с отчизной, что-то крупно наврав в федеральном консульстве. Они, середняги, и Хаца сманили из офиса в театр - что, мол, зря дискриминацию вкушать, танцами больше заработаешь.
Пряча письмо, Хац внутренне вздохнул о жарком солнце и густом горячем воздухе Аркадии, о квашеном мясе, которого здесь не поешь в охотку - сразу носом засопят, наморщатся...
Донти украдкой потянулся за новым кусочком съестного. Хац проследил за его четырехпалой лапкой - стало легче. Две расы, у которых по восемь пальцев на все руки - как-то сродни, будто двоюродные братья, хоть одни ящеры, а другие - ночные лемуры. Он уже ловил Донти на попытках сложить кисть по-ихэнски; нет, братишка, не выйдет, эти клешни от рождения даются такими, что все пальцы большие и противопоставлены парами. Донти в этом ужасно завидовал Хацу.
И еще почему Хац любил ньягончика - тот был по-детски теплый, греющий. И вы бы его полюбили, имея температуру тела + 4 Г по Цельсию и хронически озябнув за зиму. Каково оно было в зиму - два нагревателя парят, комнатка закрыта наглухо, партнерши прижмутся с боков поплотней (и объясняйся, не срываясь - "Нет, это не мои жены и вообще не женщины, а средние. У них нет пола, понимаете?"), а в туалет идти - как из дома в промозглую ночь нагишом.
Хац слушал аварийного бухгалтера, понимал и кивал. Да, положение аховое.