– Погоди-ка! – приостановил процедуру Горностай. – А чего Бизон хочет?
Семен оглянулся и увидел, что в некотором отдалении стоит бывший Атту и смотрит на старейшин – именно так полагается делать тому, кто хочет обратиться ко всему совету сразу, но на прием заранее не записался.
– Сказать что-то хочет, – озвучил Медведь то, что всем и так было ясно. – Будем слушать?
Члены совета вновь переглянулись, Художник согласно кивнул.
– Иди сюда! – помахал рукой Кижуч. – Говори, зачем это мы тебе понадобились?
– Старейшины, я долго думал… – проговорил Бизон, явно смущаясь.
– Ты занимался трудной работой, – посочувствовал Медведь. – И что?
– Хьюгги приходили не за нашими головами.
– Неужели за членами? Раньше их только головы интересовали!
– Погоди, Медведь! – остановил старейшину Горностай. – В этот раз они и правда вели себя странно. Что ты смог понять, Бизон?
– Они приходили за Семхоном.
– Та-а-к…
Воцарилось молчание. Мысль, по-видимому, оказалась для членов совета новой, и они принялись ее обдумывать.
– Готов допустить, что это так и есть, – сказал наконец Кижуч и посмотрел на остальных. Протеста никто не выразил.
– Могу я спросить? – не выдержал Семен.
– Можешь, – кивнули старейшины.
– А почему за мной? И что странного было в их поведении? Мне показалось, что они просто хотят…
– Бизон! – раздраженно прервал его Медведь. – Возьми Семхона, отойди с ним в сторонку и все объясни. Люди делом заняты, а он с какими-то глупостями пристает. Потом вернетесь.
«Так, – констатировал Семен, поднимаясь с бревна, – получил вздрючку за непристойное поведение. Придется извиниться и намотать на ус».
Из объяснений Черного Бизона следовало, что Семен в очередной раз ошибся, пытаясь оценивать жизнь людей одного мира по понятиям другого. Военные действия тех же хьюггов не имеют целью уничтожение противника, захват его имущества или охотничьих угодий, а носят, скорее, ритуальный характер. Все остальное как бы и имеет место, но не является главным и, наверное, даже не осознается участниками. В частности, рваться в лагерь для нескольких воинов, которых остановить не успели, не было ни малейшего смысла. Во-первых, имущество и головы детей и женщин для них особой ценности не представляют. Вырезают мирное население они, скорее, для забавы или из гуманных соображений – чтобы, значит, не мучились от голода, потеряв своих кормильцев. Кроме того, и сами старейшины, и подростки в битве не участвовали именно потому, что готовились держать вторую линию обороны – уж с двумя-тремя хьюггами они бы справились. Идя на прорыв, те трое как бы добровольно лишали себя перспективы разжиться головой убитого противника. Значит, у них была какая-то более важная цель. А целей у хьюггов может быть только две: добыть голову воина или… заполучить кого-то из Людей. Последнее случается крайне редко – иногда один раз на протяжении жизни двух-трех поколений. Память о таких событиях хранится, но никто не знает, зачем это нужно хьюггам. Не ясно даже, избранник нужен им живым или мертвым, но известно, что стремятся они к своей цели с поистине дикарским упорством. Почему-то это оказывается для них настолько важным, что они обретают способность действовать сообща довольно большими группами, а это делает их по-настоящему опасными.
– И что из всего этого следует? – спросил Семен.
– Не знаю, – честно признался Бизон. – С хьюггами я дрался много раз, у меня было две руки и один скальпов, но при мне Большой охоты они не устраивали – только рассказы слышал.
– Но ты же еще на реке сказал, что они, наверное, будут охотиться за мной. И, получается, не ошибся.
– Они и тогда повели себя странно. Должен же я был как-то это объяснить…
– Понятно, – вздохнул Семен, – что ничего не понятно. Пойдем к старейшинам – может, они до чего-нибудь додумались?
– Вряд ли, – сказал Бизон, – но пошли.
Пока они общались, совет уже вынес решение, и Кижуч озвучил его для прибывших:
– Твое предположение, Бизон, имеет основания. Если оно подтвердится, Вождь лоуринов должен будет узнать об этом – одним нам не справиться.
– Теперь мы можем обсудить второй вопрос, – сказал Горностай. – Жрец стар.
– Ох-хо-хо-о… – вздохнул Медведь. – Что толку каждый раз обсуждать одно и то же? В этом поколении среди лоуринов нет Художника. Значит, появится в следующем.
– Тьфу ты! – почему-то разозлился Горностай. – В каком таком «следующем»?! Сейчас растет третье поколение с тех пор, как жрец начал работать! И оно тоже пустое! Что защищать воинам, которых ты готовишь?! Три поколения! Это значит, что лоурины утратили Дар! Это значит, что пещеру надо передать Тарбеям или Бартошам! Ну, скажи, что ты этого не понимаешь!
– Наши воины – лучшие, – смущенно буркнул Медведь. – Что еще можно поделать? Выучиться на Художника нельзя – никакие тренировки не помогут. Человек рисовать или может, или не может – это не от нас зависит.
– На самом деле все еще хуже, – сказал Кижуч, обращаясь почему-то к Семену. – Новым жрецом должен стать человек, который НЕ МОЖЕТ не рисовать, а таких среди нас нет.
Семен решил, что более удобного момента уже не представится, и пошел в атаку:
– Конечно, их не будет, раз вы их сами убиваете!
– Мы?! Как?!
– А вот так! – Семен ткнул через плечо большим пальцем в сторону площадки, где подростки отрабатывали удары дубиной.
– Что ты такое говоришь, Семхон?! – возмутился Медведь. – Парни становятся воинами!
– Конечно, – согласился Семен, – но при этом они не становятся тем, кем могли бы, если бы им не нужно было становиться воинами.
– Не говори глупостей, Семхон, – поморщился Кижуч. – Никто никого не заставляет. Любой из парней может отказаться. И никто не станет его заставлять, избивать, убивать или выгонять из Племени.
– Это для меня новость, – признал Семен. – И тем не менее. Они тянутся друг за другом, а все вместе за старшими, которые сильнее и многое умеют. Для подростков это естественно, как есть, пить и справлять нужду. Не мочь делать чего-то, что могут другие, – это горе. Вы все прошли такую подготовку – вспомните, что вы думали и чувствовали, когда были как они. И скажите, что я не прав.
– Ты прав, – сказал Горностай. – Но прошли подготовку не все.
– Хотите, я угадаю, кто ее не прошел? – спросил Семен и посмотрел на Художника.
– Да, – проследил за его взглядом Кижуч. – Но что ты хочешь этим сказать?
– В этом возрасте они многое могут, но они еще дети и не понимают этого. Каждому хочется быть в стае, быть как все. И такую возможность вы им даете. Будущих Художников они убивают в себе сами.
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Медведь. – Сколько мальчишек подготовил и не заметил, чтобы кто-то что-то в себе убил. Если костер разгорелся, если уже есть угольки, то ветер ему не страшен – только лучше гореть будет.
– Может быть, я ошибаюсь, – чуть сдал назад Семен. – Я не истины вам вещаю, а мнение свое высказываю. Взгляни, мастер!
Из длинного кармана на рубахе, предназначенного для арбалетного болта, Семен вытянул кость и передал Художнику. Тот принял.
Вообще-то, Семен совсем не был уверен, что изделие юного костореза имеет художественную ценность. Уподобиться тому революционному матросику, который в старом фильме передает профессору спасенную штампованную статуэтку, ему совсем не хотелось. Но с другой стороны, вдруг это спасет жизнь мальчишки? Семен его, правда, не знает, но, раз у него есть возможность, попытаться он ДОЛЖЕН. Должен кому и почему, Семен не задумывался.
Дело в том, что на другой день после стычки с хьюггами Семена занесло на смотровую площадку – днем он на ней еще ни разу не был. С краю, между камней, он подобрал обломок кости. Что за кость и какому животному принадлежит, он определить не смог, да и не пытался. Один ее конец, который, вероятно, был более массивным и чуть отогнутым в сторону, представлял собой… скульптуру коня. И не просто коня, а коня, распластавшегося в мощном прыжке: шея вытянута, передние ноги согнуты и прижаты к корпусу, задние прямые отведены далеко назад и переходят в массив остальной кости. Семен никогда не видел вблизи, как прыгают лошади, но, рассматривая двадцатисантиметровую фигурку, почему-то сразу поверил, что это они делают именно так. На вопрос, откуда тут взялась эта штука, парнишка-дозорный охотно пояснил, что это работа того самого парня, который проспал появление хьюггов, а потом сбежал в степь. Его не раз предупреждали, чтобы он не занимался на посту своими глупостями. Но он, видно, не удержался, увлекся и вот…