С суеверным страхом слушала Магда бормотание старухи. Узенькая струйка дыма поднималась прямо вверх.
Старуха взяла один уголек и бросила за спину.
— Яблоком болезнь катится, падает на серые камни. На серые камни, на дальние дороги, пресвятой деве прямо под ноги.
Второй уголек взлетел в воздух и слегка зашипел на мокром полу.
— Пресвятая дева яблоко забрала, за семь рек, за семь гор хворость прогнала. Не по моей, не по твоей воле, по воле пресвятой девы уходите, боли.
Она набрала в горсть немного святой воды и брызнула на ногу. Больной вздрогнул, поглядел, словно узнавая ее.
Старуха потушила святой водой третий уголек, завернула его в стебель сухой травы и сунула под набитую куриным пером, жесткую и плоскую подушку больного.
— Дай вам бог, — благодарила Магда.
Ей было неприятно, что у нее нет для Янтошки хоть пары яиц, хоть кружка масла. Когда старуха ходила заговаривать болезни к хозяйственным крестьянам, ей давали иной раз изрядный узелок. Но в барачной каморке ничего не было, и Янтошка ничего и не ожидала.
— Пол не подметай три дня, а то выметешь заговор. Угольки пусть лежат, пока он не встанет. Если это не поможет, то уж ничего не поможет, — бормотала она, заворачивая оставшиеся травы в полотняную тряпицу.
— Дай вам бог, еще раз спасибо, и угостить-то мне вас нечем.
— Я за твоим угощением не гонюсь, никогда еще не отказывалась, когда к больному зовут. А ты бы на всякий случай о ксендзе подумала. Если и выживет, не повредит ему.
Они вышли из барака.
— Оставайся с богом.
— С богом идите.
Магда долго смотрела, как Янтошка, сгорбившись в три погибели, ковыляет по дороге; вот диво, как это спина может так дугой согнуться. Сколько же это ей лет? Магда задумалась. А ведь волосы у нее черные, как вороново крыло. И если приходилось, она шла к больному за три, за четыре деревни. На подводе она никогда не ездила, хотя иногда из далекой деревни за ней и присылали подводу.
— Это уж не заговор, коли на колесах привезен, — заговор, коли на ногах принесен, — говорила она, когда ее уговаривали сесть на подводу. И семенила своими мелкими, быстрыми шажками, сухая как трава, которой она выхаживала больного.
— Земля к себе человека тянет, — говорила она спокойно, когда кто удивлялся, что ее так согнуло от старости.
Дети боялись ее. Она часто бродила по пастбищам в поисках трав и, если кто-нибудь из ребят озоровал, сурово грозила своей кривой клюкой из можжевельника. Дети верили, что она и сглазить может, а не только заговорить от сглазу. Они со всех ног улепетывали в ближайшие кусты и оттуда смотрели, как она ковыряет землю в поисках какого-нибудь корешка, как старательно очищает желтые головки зверобоя, как рвет жесткие стебли десятилистника. Управляющий и тот не бранил ее, когда она забредет в помещичий хлеб нарвать полевого хвоща, прямой сосенкой стоящего на борозде.
Старуха знала все травы, знала, какую надо рвать по росе, какую при солнце, а какую при месяце. У какой полезен корень, у какой лист, а у какой цвет. В день божьей матери, когда святили травы, она с трудом обхватывала обеими руками сноп разных трав, которые несла святить.
Вышедший из конюшни Антон посмотрел вслед уходящей.
— Заговаривала?
— Заговаривала. Ну, прямо конца не видать. Сказала, если это не поможет, то уж ничто не поможет.
Антон покачал головой.
— Кто его знает… Ишь, как быстро идет, будто молоденькая!
— Сколько ей лет?
— Откуда мне знать? Когда я молодым парнем был, она уже была старухой. Отец мой рассказывал, что в молодости она красавицей была. Будто у барыниного деда что-то с ней было.
— Ой, да что вы рассказываете! Янтошка!
— Не я рассказываю, люди говорят.
Магда покачала головой. Казалось странным, даже непонятным, что Янтошка была когда-то молодой. Что она была стройной девушкой, смеялась и танцевала. Самому барину понравилась…
Магда подумала о своей молодости, и сама удивилась: она вроде не была никогда молодой.
Кшисяк еще едва ковылял, когда за ним прислала барышня, — надо письмо нести.
Ругаясь и охая, он приплелся в усадьбу. Барышня стояла на крыльце. Она словно не заметила, что ему не дойти в такую даль.
Делать было нечего. Письмо пришлось нести Магде.
Она быстро накинула на плечи платок, чтобы не видно было рваную кофтенку. Если бы не муж, она бы надела новую, праздничную.
У нее немного дрожали ноги, когда она подошла к дому и попросила доложить помещику.
Он вышел. Точь-в-точь такой, как тогда, когда благоухала черемуха и когда он поссорился с барышней.