— А до полудня чем занималась?
— Спала, — спокойно ответила Жерафля, — не могу же явиться с кругами под глазами.
Правда, не может. Уж как явится — туши свет — ослепит.
— Ладно, сейчас поем и прибуду.
— У меня поешь.
Нищему одеться — только подпоясаться. Бросила Милашке холодную котлету, с завистью посмотрела, как кошка жует ее, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, сменила одни джинсы на другие и через 15 минут предстала перед дверью Жерафли.
Встретили меня ее мама Ирина Андреевна и кот Фаршик, кстати, брат моей Милашки. Года три назад Лиля решила завести живность и я, не желая отставать от нее, тоже уговорила свою маму на кошку.
— Лилечка просила подождать, пока она принимает ванную, — пропела Ирина Андреевна.
— Мам, покорми Юльку, — сквозь гул падающей воды донесся голос Лильки.
— Милости прошу на кухню, — повернулась ко мне Ирина Андреевна.
Мама подруги относилась ко мне несколько свысока. Потому что я дочь моей мамы. Моя мама — художник-оформитель. Так сказать, представитель низов творческой интеллигенции. Низший слой прослойки. А Ирина Андреевна — высший. Она — чиновник от искусства. Работает в министерстве культуры. А еще Ирина Андреевна распространяет слух о том, что моя мама попивает. Не могу отпереться, попивает. Потому что у моей мамы сложная, но не складывающаяся личная жизнь, которую она от меня тщательно скрывает. В профессиональном плане тоже не все гладко. Картины она рисует престранные. Как выражается Лилька, на любителя. Но зато моя мама не говорит про людей гадости. А Ирина Андреевна — вдова полковника. Звезды на погонах мужа, а потом и его пенсия приучили Лилькину маму «всех выше и нос, и плечи» поднимать. Хотя она его, мужа своего покойного, не очень-то почитала. Все приговаривала: «Как надену портупею — все тупею и тупею». За глаза, конечно. Это слова. А на деле полковница заходила еще дальше. Духи у Ирины Андреевны пахнут малиновым сиропом, приторным до тошнотиков. И ее приглашение к столу я вежливо отклонила. Не та компания. Пришлось врать, мол, только что из-за стола. Ирина Андреевна с миром отпустила меня в комнату дочери. Я поиграла с Фаршиком, полистала модный журнал, отгадала кроссворд (кроме позиции «Польский католический священник» по горизонтали), включила телевизор и как змея перед флейтой остановила остекленевший взгляд на экране. В сериале ничего нового: пропавшие или незаконнорожденные дети, амнезии, комы, внезапно свалившиеся наследства. Чепуха, а не оторвешься. Тут, наконец, появилась Жерафля с тарелкой нарезанных огурцов и скомандовала:
— Ложись, маску будем делать.
Мы улеглись рядом на широкой тахте, облепили лица колечками свежего огурца. В сезон фруктов и овощей подруга никакой химии из тюбиков не признавала. Я не выдержала, цапнула у себя со лба один ломтик и съела.
— Ты что, голодная? — стараясь не двигать губами, спросила Лиля.
— Нет, это я так, попробовать.
Моему дурному примеру последовал Фарш. Он походил-походил вокруг тарелки, да и стянул колечко. За что был удостоен заслуженного шлепка.
Жерафля красивая, как принцесса из сказки. Но я умею сделать ее еще краше. И она доверяет мне лицо. Потом освобождает волосы от бигуди. Локоны ниспадают спиральками, отчего ее прическа похожа на парик английского лорда. Когда Жерафля расчесала волосы, только провидец мог догадаться, что над волосами усиленно колдовали две пары рук. Все естественно, все натурально. Потом настал черед одежды. Жерафля прикладывала к груди одно платье за другим. Белое — с претензией — готовая невеста. Черное — откровенно сексуальное. Наконец, она остановилась на платье цвета пьяной вишни. Длинное, но с высокими разрезами. Облачившись, Жерафля бросила взгляд на меня.
— Ты в этом пойдешь?!
Под «этим» имелись в виду мои «другие» джинсы и топ.
— Как на дачу. Сейчас мы тебе что-нибудь организуем, — задумалась Лиля. И этим проявила себя как незаконченная эгоистка.
Я не очень-то комплексовала по поводу своего внешнего вида: не на меня там будут смотреть.
Бледно-лимоновый сарафанчик на тоненьких бретельках делал из меня приютную сироту. Я посмотрела на себя в зеркало и вспомнила символ, которым обозначают женский туалет. Маленькая головка, платье колокольчиком, ноги, произрастающие на некотором расстоянии друг от друга.
Дима обитал в доме, который коренные горожане прозвали «дворянским гнездом». Здесь коротали свою старость отошедшие от исторических свершений старые партийные функционеры. Мы шли по двору и незнакомые старички и старушки здоровались и слегка кланялись. Надо же, как все подвинулось! Большевики сместили аристократов, а коммунистов сместили новые русские, увешанные цепями, пейджерами, мобильниками и пистолетами. Уверенные и наглые. Эти раскланиваться не станут. А может, и станут, если доживут. Об этом я думала, пока шла по Диминому двору.