— Про каких котов?
— Да понимаешь, дома у меня, у племянницы, — как ни возьмешь книгу, так про кота. Или про собаку. И вот пишет, и пишет. И умная она, эта сучка, и разумная. Только что по-людски не говорит.
— Что ж тут плохого?
— А что хорошего? А если я, к примеру, собак не люблю? Могу я не любить собак?
— Нет, не можешь. Собака — друг человека.
— Знаем мы этих друзей. Это она тебе друг, пока ты в порядке. А ты вот попробуй под мухой по дворам походи, а я потом на твои штаны посмотрю… Здравствуйте! Здравствуйте, Федор Степанович!
Артиста сразу же как подменили. Он вдруг вскочил со скамейки, затопал туда-сюда. Загасил свою самокрутку, бросил на пол. Поднял, бросил в урну.
Начальник цеха в курилку заходит редко. А тут он вошел с сигаретой и стаканом чаю.
— Ну как дела, Муромцев, надумал?
— Думаю.
— Да не слушайте вы его, Федор Степанович! — захлопотал Артист. — Согласен он, согласен. И мы все согласны. Лучшего помощника мастера нам и не надо!
— А ты почему расписываешься за него? — Федор Степанович говорил спокойно, но Артист занервничал еще больше. — И почему не на рабочем месте?
Вообще-то мы с дядей Сережей имеем право посидеть в курилке: у нас ученики у станков. Но Артист, Видно, не догадался сказать. Или ему хотелось оставить нас вдвоем.
— Верные ваши слова! Работа — дело святое. Ну, я пошел.
И какой-то не своей, медленной поступью он удалился прочь.
— Долго думаешь, — сказал Федор Степанович, — нам и надоесть может.
— С отцом надо посоветоваться. Все никак не соберусь.
— А ты соберись. Кстати, он тут звонил на днях. Спрашивал: как ты, что? Ну, я ему рассказал, объяснил, что вот рекомендуем тебя. А ты что ж, не живешь дома?
— Это он сказал?
— Это я догадался. Зря. Старый же человек. Скучно ему. Ему сколько, лет семьдесят?
Я промолчал.
— Так что ты уж давай думай поскорей, — сказал Федор Степанович, прихлебывая чай. — А то ведь у нас тоже терпение не резиновое. У вас как в цеху Ивана зовут, мастера? Кличка какая?
— Маэстро.
— Ну так вот, заболел Маэстро — и что в цеху творится? А у него ведь возраст такой, что он теперь не реже будет болеть, а чаще. — Он вдруг хохотнул: — Внучке про тебя рассказывал. Очень смеялась.
— Что это она у вас смешливая такая?
— Это я так рассказать умею. Между прочим, кроме меня, ее никто рассмешить не может. Ни один человек… Интересовалась, конечно. Но я тут навел справки и решил, что ты мне не зять. Что ж это ты, понимаешь, под калеку какую-то клин подбил? Матрена вроде зовут или Степанида…
— Это еще откуда?
— Все оттуда же. На чужой роток не набросишь платок. Вот я одного не понимаю. Я — не ханжа. Да и людей перевидел. Каждый, конечно, ищет, где глубже. Но ты мне скажи, вот поженитесь вы, придет время постель расстилать, а она… Неужели с души не воротит?
— Странный вы, Федор Степанович, — сказал я. — Извращенный какой-то. Что это у вас все в постель упирается? А вдруг я просто люблю ее? Люблю как брата.
— Это как же — как брата? Мужик она, что ли? Ладно, видно, я чего-то в тебе недоглядел. Ну, а она хоть богатая?
— Она не просто богатая, — сказал я. — Вот я перечислю, а вы прикиньте. Во-первых, дача. Типа дворца. Вы, наверное, видели такие. Фонтан-бассейн. Полета грядок клубники. А слева, вот так, — гараж. Две машины: «Мерседес» и «Волга». Но «Волга» это уж так, для мелких хозяйственных дел. То, се, пару ящиков шампани привезти. Ну, меха уж само собой. А бриллианты? Если бы вы только увидели! Вы бывали в Грановитой палате?
— Да, дача… — Федор Степанович вздохнул. — И клубника — это хорошо. Но знаешь, браток, я тебе вот что скажу, — плюнь ты на это. Презри. Отринь! Всю жизнь потом спасибо себе будешь говорить. А ведь она у тебя впереди. Не то, что у некоторых…
И тут в курилку ворвался Шамиль.
— Слушай! — сказал он. — Почему меня все ученик называют? Я кончил ПТУ. Почему я у тебя ученик?
— А кто же ты?
— Слушай, я не могу всю жизнь учиться. Я у тебя прохожу практику, испытательный срок. Но почему я ученик?
— Ученик — не такое уж плохое слово, — сказал Федор Степанович.
Шамиль сразу вскипел.
— Я должен уважать старших, — сказал он мне. — Но я не могу уважать этого человека. Почему он вмешивается, когда не понимает? Слушай, он не знает, кто я такой, я не знаю, кто он такой.