И кой черт меня тащит в эту Болгарию? Всюду морока, куда ни кинь. Во-первых, непонятно, как просить дополнительный отпуск. А Костин день рождения? Ведь я обещал. А папа?
«Слушай, старик, — сказал я сам себе. — Но ведь тебе хочется в загранку? Представь себе, переезжаешь границу, а душа дзынь-дзынь! Что-то новое, небывалое. Да и дубленый зипун хорошо бы купить. И шапку, как у Стаса. Хотя нет, шапок в Болгарии вроде не бывает…»
И вдруг внутренним взором я увидел Жору Пигулевского. Как ему хотелось поехать куда-нибудь! Правда, он мечтал об Индии или о Японии. Ну и что? Чем Болгария хуже Японии? Не вижу разницы. Не вижу принципиальной разницы…
— В чем ты не видишь разницы? — Шамиль поднял на меня глаза.
— Да нет. Это я так.
— А! Ну ладно.
Хорошо работает парень. Шамилю я объяснил все.
— Вот я уеду, — сказал я, — а ты вместо меня будешь работать. Останешься один. Одни фрезеровщик на весь участок. Так что давай, жми-дави.
И он давит. Этот шлицевой вал, что он кончает, уже двенадцатый. Три он прослабил. На одном просто промахнулся. А остальные вполне в норме. Я сначала хотел их выбросить, потом подумал: размер ходовой, пускай лежат. Вполне могут сгодиться.
— Здравствуй, Муромцев, — подошел Федор Степанович. — Что это вы в обеденный перерыв? Энтузиазм захлестнул или заказчик подгоняет?
— Здравствуйте, Федор Степанович. Хорошо, что вы здесь. Мне с вами поговорить надо.
— Прекрасно. Надумал, значит?
— Ага, надумал. Хочу подать заявление об уходе.
Федор Степанович с интересом посмотрел на меня. Потом на Шамиля. Тот продолжал работать. Спокойно, размеренно. Только лицо у него вдруг расплылось. Он уже знал, кто такой Федор Степанович.
— Ну что ж, заявление, так заявление. — Вот и пойми начальников. Вроде должен был бы вспылить, а он даже улыбнулся: — Только я такие вещи на пустой желудок решать не люблю. Вот съезжу пообедаю, потом заходи.
Как это у меня получилось, что я сказал об уходе? Сам даже не пойму. Ладно! «Ничего страшного, старик, — сказал я себе. — Отсюда уйдешь, туда придешь. Мало ли в Москве хороших заведений? Жалко, конечно. Ты привык, и к тебе привыкли».
И вот я в кабинете Федора Степановича.
— Ну, что ж ты молчишь?
— А уже все.
Против ожидания, он выслушал меня спокойно и даже, мне показалось, благосклонно. Было такое чувство, что это не основной разговор. Основной еще где-то впереди.
— Ну ладно, — сказал он, — сорок дней, конечно, многовато. Но я тебе дам. Только ты все сорок не высиживай, нечего делать. Я вон, помню, за две недели — и то устал как собака. А что, твой Шамиль потянет? Или надо кого-нибудь брать на это время?
— Потянет. Ручаюсь.
— Хорошо. Мы ведь его зачем взяли? Мы думали, ты пойдешь помощником, а он на твое место. Еще один фрезеровщик не очень и нужен. Но если хороший парень, то пускай… Да, чтобы не забыть. Посмотрел еще раз твое заявление. Квартиру тебе пока не дадим. Сергею-строгальщику пойдет. В порядке поощрения. Вот человек! Я думал, ему конец. А он бросил пить, понимаешь. В доме порядок. А то ведь как получка, так жена жаловаться приходила. Я даже думаю поставить его помощником к Ивану. Как тебе эта кандидатура?
— Никак.
— А вы ведь вроде ладите?
— Я его просто люблю. Но зачем губить человека? Он существо легкое, простодушное. Его слушаться не будут. А не будут слушаться, вы его снимете. А снимете — он опять запьет.
— Угу! — сказал Федор Степанович. — Я и сам так подумал. Молодец. Но вдвое и даже втрое молодец, что сам от этой должности отказался. Уж очень не хотел я тебя ставить: ненадежный ты человек на этом месте. Но ведь с Иваном спорить — инфаркт схватить. А тут у мену козырный туз на руках: не хочет — и все. Ведь ты не хочешь?
— Нет, не хочу.
— А бутерброд с салом хочешь?
— И бутерброд не хочу. Мы теперь втроем обедаем: я, Шамиль и Лена.
— Так они уже все подмели, небось.
— Нет. Они ждут. Они хорошие.
— Ну, хорошие, так ступай.
…Ах, молодежь! С одной стороны, они, конечно, ждали меня, но, с другой стороны, время у них зря не пропадало.
В дальнем конце курилки на скамейке была разложена еда на троих, стояло три бутылки напитка «Байкал». Сначала Шамиль что-то жарко шептал Лене, потом она ему. А потом такие объятия начались, такие поцелуи!.. Я отошел за угол, чтобы меня не было видно, а крикнул:
— Шамиль! Ты где?
— Здесь-здесь! — зазвенел его голос. — Мы режем сыр. Ты никогда в жизни такого не ел, слушай!
В тот день я очень устал. Было много срочной работы. Да и Шамиль мешал больше, чем всегда. После того, как он нарезал шестеренку, он почувствовал себя профессором, и ему все кажется, что я работаю не так.