— Спасибо.
— Ну как Новый год?
— Так себе. А у вас?
— А мы вдруг в гости пошли. К соседям. Я все боялся, что ты придешь. Записку даже оставил.
— Я не смог.
В последнее время Леонид Витальевич очень изменился. Он стал как-то спокойней, уверенней, и ребята к нему привыкли.
Хотя по-прежнему он сам не пишет на доске, но теперь уж на это никто не обращает внимания. То, что он заставляет писать Светку, многим даже нравится: Светка такая аккуратная, и почерк у нее четкий, списывать после нее с доски одно удовольствие.
С Васькой тоже все хорошо.
— Я, я! Можно мне? — Он постепенно опять вернулся к своей старой привычке.
— Пока нельзя, — говорит Леонид Витальевич. — А то я не успею объяснить материал. У тебя что, вариант?
— Ага.
— Напиши на бумажке, я дома посмотрю.
Васька пишет, и Леонид Витальевич к следующему уроку математики подзывает Ваську к себе и делает полный разбор его «сочинения».
— Вот это остроумно. Это интересно, — говорит он. — А здесь нехорошо.
— Почему?
— Потому, что ты пользуешься сразу двумя положениями, которых мы еще не проходили. Вот я тут набросал нормальное продолжение твоего варианта. Все правильно, но громоздко. Возьми домой, попробуй упростить. Особенно меня интересует вот это место. Ты понимаешь, что тут может быть?
— Угу!
— Ну хорошо. Садись.
Иногда Васька получает отдельные домашние задания. Всем даются задачи из учебника, а Ваське Леонид Витальевич приносит какие-то бумажки, исписанные от руки, а иногда даже вырезки и целые листы из каких-то старинных серых журналов.
— Ух ты, какие картинки! Ну-ка покажи.
Васька молча подает мне листок и так же молча забирает.
Он уже помирился со всеми, даже со Славкой, только со мной по-прежнему не разговаривает.
— Скоро с тобой вообще никто не будет разговаривать, — говорит Светка.
— Почему?
— Потому, что ты индивидуалист.
— Вот и врешь. Я вовсе не индивидуалист, а индивидуальность. Слушай, почему ты на меня сердишься?
— Нужен ты мне!
У Светки со Славкой пошли контры. Они, правда, все еще сидят за одной партой, но в школу и из школы ходят врозь. На Гришку Зайца она тоже дуется. Но Гришка не такой человек, чтобы замечать всякую там бодягу. Бодягой он называет самые разные вещи.
— Что это у тебя за бодяга? Давай меняться. — Это он увидел у кого-нибудь новую, необычную ручку, значок или еще что-нибудь в этом духе.
Кроме того, бодягой он называет всех девочек, всех ребят младших классов, а также всех преподавателей, за исключением Федора Федоровича, преподавателя труда, у которого он давно уже правая рука и незаменимый помощник.
— Федор Федорович, я не могу смотреть на Ваську. Пускай лучше он сидит, а то я ему дам в ухо.
— Ох, Заяц! Что за слова? Чему только вас в школе учат?
— Извините, Федор Федорович, это я в переносном смысле.
— Ну то-то же!
Когда-то Федор Федорович работал столяром в мебельных мастерских, а потом вышел на пенсию и поступил к нам в школу. Изо дня в день мы сколачиваем одни и те же ящики для пастилы. Работа настолько простая, что испортить что-нибудь можно только при особом желании. Васька единственный человек, которому до сих пор это удается.
— Плотников! Что это?
— Ящик.
— Твоя работа?
— Не знаю.
— А ты разуй глаза, посмотри. Григорий, ну-ка помоги ему разобраться.
В руках Васька держит странное сооружение из досок и фанеры, все оно перекореженное, вот-вот развалится от собственного веса.
— Знаешь что, — говорит Гришка. — Зачем тебе мучиться? Давай я похлопочу, чтоб тебя перевели к девчонкам. То ли дело кружок «Ни кройки, ни житья». Будешь себе сидеть и вышивать крестиком. А то еще можно гладью. Хочешь вышивать гладью?
Васька стоит понурившись, красный как рак и хлопает своими белыми ресницами.
— Ну ладно, — говорит Гришка, — поговорили — и хватит.
Я стою по правую руку от Васьки. Гришка становится по левую.
— Косорукий ты человек, — говорит он Ваське, — иди сюда, инвалид. Вот я буду вкалывать, а ты стой и смотри. И соображай. Это тебе не математика, тут думать надо.
Странное дело. На Гришку Васька никогда не обижается. Спокойно и даже с каким-то интересом он стоит и смотрит, как ловко Гришка орудует молотком.
Мы зарабатываем много денег. Светка очень довольна. Наш класс вносит в «комсомольскую копилку» больше всех. Мне тоже нравится. Да и всем. Один только Федор Федорович недоволен. Ему нечего с нами делать.
— На кой меня взяли? Никак не пойму!