Федора Федоровича поддерживает Славка.
— Мы же здесь ничему не научимся, — говорит он, — гвозди заколачивать я и так умею.
Но он не умеет заколачивать гвозди. Во всяком случае, до Гришки и даже до многих других ему далеко. Гришка говорит:
— Вот и поставил бы рекорд. Хочешь, я вызову тебя на соревнование?
— Мне это неинтересно, — говорит Славка. — Уж делать так делать. Шкафы там или хотя бы тумбочки. А по мелочам я не люблю. Вот по учебе я тебя могу вызвать на соревнование. Кстати, когда ты сдашь сочинение? За тобой, кажется, должок. Или ты забыл?
— Сдам, сдам. Не страдай.
Литературу и русский язык у нас преподает Зинаида Кузьминична. Она высокая, седая, носит пенсне и страшно любит давать домашние сочинения.
Предпоследний раз у нас было «Воля и труд человека дивные дива творят». Все, как положено, написали про космонавтов, героев труда, только Светка вдруг решила отличиться. Она сочинила длинное-предлинное непонятное стихотворение про химию, из которого было ясно только, что химики куда важнее всех других людей, в том числе и космонавтов. Там были такие слова: «И длинной формулы цепочка, как распустившаяся почка». Мне понравилось.
Хуже всех написал сочинение Гришка, у него было двадцать три ошибки.
— Сам виноват, — сказал он. — Нечего было разводить бодягу. Короче надо писать. Короче!
И на следующий раз он написал короче. Тема была «Осень на Амуре». Гришка написал: «Я вышел в сад. Там было красиво. Амур тоже был красивый. На Амуре наступила осень».
— Это что же такое? — сказала Зинаида Кузьминична. — С букваря ты, что ли, списал? Просто безобразие. Ни одного образа, ни одного сравнения! Попрошу тебя, Заяц, написать заново. А ты, Саяпин, помоги ему.
— Хорошо! — сказал Славка.
Со следующего же дня он стал наседать на Гришку.
— Ну как? Ты что-нибудь сделал?
— Я переработал.
— Как переработал?
— Очень просто. Добавил образов и сравнений.
— Ну-ка покажи.
— Пожалуйста. Только я наизусть. Это у меня как стихотворение. Можно?
— Давай.
Мы все столпились возле Гришки, и он стал декламировать, вздыхая, становясь на цыпочки и размахивая рукой, точь-в-точь как Славка, когда он читает стихи на школьных вечерах.
— «Ос-сень на Амуре». Сочинение Г. Зайца.
Вытаращив глаза, Гришка сделал два быстрых шага вперед и заговорил:
— «Я вышел в сад, который был весь желтый, и листья кружились и падали вниз, звеня и подпрыгивая. З-з-з! Ж-ж-ж! Пам, пам, пам! — шумел ветер. Чу! Что это? Я посмотрел туда. Там было красиво».
Кроме Славки, все засмеялись.
— Комик! — сказал Славка. — Тебе бы только клоуном быть.
— А что, плохо?
— Вот оставят тебя на третий год в восьмом классе…
— Ты только не страдай. Не страдай за меня, — сказал Гришка, — как-нибудь проживем. В крайней случае, в техникум пойду. Или на работу. У меня и руки есть. Не то что у некоторых.
— Ну как хочешь. Это твое дело. А только сочинение сдай. Я от тебя все равно не отстану.
— Ладно, — сказал Гришка, — перепишу откуда-нибудь.
— Ну что, плей чез?
— Давай.
Давно уже мы с папой не играли в шахматы.
— Как твой английский?
— Ничего, занимаемся.
— Все-таки Костя молодец, — говорит папа. — У меня бы ни за что не хватило терпения. И что же вы, каждый день?..
— Почти. Вот только вчера и позавчера пропустили. Я уже привык, мне даже странно.
— Сейчас Косте не до тебя. Большие успехи. Он пока еще не говорит. Боится сглазить. Но я вижу.
— А как твои бильярд?
— Никак.
— Я тебе что-нибудь напортил?
— Наоборот.
— Ты не хочешь говорить на эту тему?
— Этой темы уже нет. Все в прошлом.
— Есть такая открытка: «Все в прошлом». Очень грустная.
— Это не открытка. Это картина.
Наша партия так и застряла в самом начале. Играть не хотелось.
— Предлагаю ничью, — сказал папа.
— Согласен. А вот скажи, у меня действительно плохой характер или просто я чего-то не умею?
— Что ты имеешь в виду?
— Никак я не могу забыть этот Новый год. Наверное, бывают компании, где все это по-другому?..
Папа помолчал.
— Характер у тебя нормальный, — сказал он. — Вполне нормальный. Но сказать, что ты чего-то не умеешь, это значит ничего не сказать. Слушай, неужели у вас в школе нет танцевального кружка?
— Есть.
— Почему же ты не учишься?
— Не знаю. Мне неинтересно. Вот если, бы Саша к нам ходила. Она обещала меня научить.
— Да, Саша… Глупо все-таки получается. А впрочем… если хочешь, давай я тебя поучу.
Танцевать мне вовсе не хотелось. Но папе это уже было неважно. Не дожидаясь моего согласия, он включил проигрыватель и поставил свою любимую пластинку, которая нам с Костей уже до того приелась, что вместо «Вокруг света» мы ее называем «Вокруг того света».