— Да, — говорит высокая красивая блондинка, немного похожая на Сашу, — юбилейная дата, тут нужно что-нибудь особенное. У тебя сколько денег?
— Хватит.
— Ну тогда подожди.
Она уходит куда-то за перегородку и возвращается как раз с тем, что мне нужно. Это огромная темно-синяя, почти черная чашка с большим оранжевым цветком и такое же огромное блюдце.
— Ну как?
— Здорово. Прямо очень, очень здорово!
— Смешной какой мальчишка, — говорит блондинка, постукивая карандашом внутри чашки, — два рубля восемьдесят копеек. Что, дорого?
— Нет, ничего. Я иду в кассу.
— Уверена, что ты не москвич, — говорит кассирша, подавая мне чек и сдачу.
— Почему? Я плохо одет?
— Нет. Просто московские мальчишки никогда так не разговаривают.
Постепенно в магазин набивается народу, и продавщицы становятся совсем другими. Мне хочется еще раз поблагодарить блондинку, но ей уже не до меня.
Я подаю ей чек. И она говорит деревянным голосом, не глядя на меня:
— На выдачу вон туда.
— Спасибо.
Никакого ответа. Она уже совсем не похожа на Сашу.
Как ловко, как красиво работает этот человек! В большом магазине маленькая кабинка, вроде будки телефона-автомата. Немолодой уже мужчина, чисто выбритый и гладко, аккуратно причесанный, сидит в этой своей будке и красивым почерком выводит на чьей-то цветочной вазе: «Дорогой бабушке в день ее…»
— Ну, ты уже надумал?
— Надумал. Но у меня хватает денег только на три слова.
— День рождения?
— Угу!
— Ваза?
— Чашка.
Человек с минуту думает, колеблется, а потом говорит:
— Напиши на бумажке и положи внутрь. Это тоже приятно.
— У меня нету ручки.
Человек дает мне ручку и маленький листок.
— Только ты не стой здесь. Ты ж меня заслоняешь. Я написал хорошо. Я написал так:
Немного нескладно, конечно, и нет про первое апреля, но папа будет доволен.
Интересно бы знать, который час. Мне неудобно было спрашивать у прохожих, и я пошел к «Центральному телеграфу», чтобы посмотреть на электрические часы.
Было только пять минут первого. Здорово рано. Можно что-нибудь придумать. Например, можно доехать на метро до станции Таганской, найти там Товарищеский переулок и посмотреть на дом, в котором живет Костя. А может быть, он уже вернулся из командировки? Мало ли что!
Мне вдруг очень захотелось его увидеть, и я быстро сбежал по ступенькам и пошел в метро.
Уже под землей, в том переходе через улицу Горького, который ведет в разные стороны и в метро тоже, я купил два пирожка с мясом, один из которых оказался с повидлом.
Хорошо, что я начал не с него. У меня вышло два блюда. Второе и третье.
«Везет же человеку», — подумал я. Настроение у меня стало совсем хорошее, А когда уже у входа в метро я попробовал попить газированную воду из автомата и у меня получилось, — это было как подарок. Совсем нипочему, просто так я вдруг почувствовал себя старым московским жителем, который все знает, ничему не удивляется и ничего не боится.
Подумаешь, проблема — эскалатор! Раньше мне все казалось, что в самом низу, где сходят, эта черная быстро бегущая лестница может захватить мой ботинок, и я сильно прыгал. А теперь совсем другое дело. Спокойно, как все, я съехал по эскалатору и ни разу даже не посмотрел под ноги.
Мне очень поправились Таганская площадь и все улицы и переулки, которые возле нее.
Здесь тоже людно, много машин, много шума. Но в домах и в деревьях, в том, как одеты прохожие, и в том, как они ходят, есть что-то знакомое, спокойное, почти благовещенское.
Без труда, раза два только спросив дорогу, я нашел Товарищеский переулок и тот дом, номер которого Костя указал в обратном адресе. Недалеко от дома была булочная. Вот сюда, наверное, они ходят за хлебом.
В булочной пахло свежим, горячим хлебом.
— Вы крайний в кассу?
— Нет, я просто так.
— Ишь ты! Так! Знаем мы вас, шантрапа проклятая.
Сердитая большая старуха в синей железнодорожной шинели сильно толкнула меня локтем и переложила в другую руку свою розовую пластмассовую корзину.
Наверное, она подумала, что я жулик.
От запаха хлеба мне опять захотелось есть.
Я отошел к большому чуть запотевшему окну и вдруг увидел папу.
Он стоял на противоположной стороне улицы, совсем недалеко от Костиного дома, и делал вид, что читает газету.