— Пора, — сказал папа, — мне еще покурить надо. Сейчас рассчитаемся и пойдем.
Но официантка не подходила. Прямо хоть лови ее. Мы могли просто встать и уйти. Я сказал папе.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— А вот давай попробуем.
Мы встали из-за стола, и тут же к нам подошла женщина в белом фартуке.
— Четыре икры, два пива.
Вот это работа! Она даже как следует не посмотрела на стол.
Сразу видно, что папа не первый раз в этом театре. Он не стал курить там, где все, а повел меня куда-то вниз, к гардеробу. Мы сели на длинный диванчик. Вдоль стены стояло еще несколько таких же диванчиков. Кроме нас, никого не было.
— Когда-то я очень любил балет, — сказал папа, — вот здесь, в этом театре, я познакомился с твоей мамой. Она тоже любила балет. А тебе не нравится?
— Я просто устал. Всего очень много. У меня уже несварение желудка.
— Грамотный какой, — сказал папа, — скоро будешь говорить: «Мы — медики». Ты видел этот дом?
— Видел.
— А где ты был, когда я читал газету?
— Почти напротив. В булочной. Дом, наверное, скоро снесут. Получит квартиру в новом районе. Ты думаешь, он, правда, в командировке?
— Все может быть.
— А как тебе чашка?
— Больше всего мне нравится, что она с блюдцем. Оно такое большое. Очень приятно.
Второй звонок. Папа сидит, курит.
— Может, не пойдем?
— Можно и не пойти.
— Знаешь, у меня есть идея.
— Ну?
— Сегодня последний вечер. Давай немного побродим по Москве. Можно до самой гостиницы дойти пешком. Очень интересно.
— Да, да, — сказал папа, — очень интересно.
— Ты грустный?
— Нет, просто на меня нахлынули воспоминания. Все-таки мы с тобой очень разные люди, а? Как ты считаешь?
— Не знаю. Я об этом не думал.
— Даже не разные, — сказал папа, — а, понимаешь?.. Как бы тебе это объяснить… Сейчас ты такой, как я сейчас. Но в твоем возрасте я был совсем другой.
— Лучше?
— Не знаю. Во всяком случае, моложе. Вот ты часто говоришь «не знаю», и тебе хоть бы что. В мои времена нужно было быть очень незаурядным человеком, чтобы так походя говорить «не знаю». И я привык. Это даже уже не привычка. Это вошло в кровь. Понимаешь? Считалось, что каждый что-то знает наверняка. И не только для себя, а для всех. «Ах, ты со мной не согласен? Тем хуже для тебя». Друзья были обязательно из единомышленников. А ты вот когда рассказываешь про Гришку Зайца, мне даже иногда становится неприятно. Ведь он, в самом деле, глупый человек.
— Ну и что?
— Да нет, ничего. Теперь я, конечно, тоже понимаю относительную ценность ума. Но я ведь много прожил. Я старый человек. По моим понятиям, тебе должна нравиться Светка Мокрина, Славка, в конце концов. Даже Васька. Он же интересный человек!
— Мало ли что! Пускай себе!
— Да, да, — сказал папа, — ну, хорошо. А я, по-твоему, что такое? Как там я прохожу по твоей системе?
— Да ну тебя, в самом деле! При чем тут система? И вообще…
Тут только я заметил, что недалеко от нас, прислонясь к мраморной стене, стоит та самая черноволосая девушка и прислушивается.
В руке у нее была уже горящая сигарета, в она так нахально смотрела на нас с папой, что помимо воли я высунул язык и скорчил рожу.
— О-ля-ля! — сказала девушка и тоже высунула язык.
— Странный способ кокетничать, — скачал папа, — это наверное, что-то очень современное?
— Говорите медленнее. — сказала девушка, — я плохо понимать. Я очень плохо понимать. Извините.
Балет шел полным ходом, а мы втроем сидели в буфете, пили пиво, и папу несло, как никогда.
Сначала девушка пыталась говорить по-русски. Она говорила с большим трудом, и мы ей помогали.
— Я хотеть…
— Я хочу.
— Да. Спасибо, Я хочу… — Она пощелкала пальцами. — Сознавать, да? Как это по-русски? Узнавать, да?
— Говорите по-английски, — сказал папа, — только не очень быстро.
Дальше я уже мало что понимал. Одно дело — читать книжку, а другое — слушать.
Сначала папа очень старался, выбирая слова. Наверное, ему хотелось говорить грамотно.
Несколько раз девушка смеялась. Но непонятно было отчего, то ли папа острил, то ли делал смешные ошибки.
Поочередно тыча в меня пальцем, они между собой выясняли какой-то спорный вопрос. Папа горячился: «Образцов. Третьяковская галерея. Оружейная палата… О! Пять дней — это много».
Но девушка считала иначе.
Тогда папа заговорил о Благовещенске: «телевизор, книги, музыка, театр».
Хотел бы я знать, когда это мы ходили в Благовещенский театр.
— Да, конечно, он говорит по-английски.
Речь шла обо мне.