Все-таки папа хитрый. Он знает, как надо демонстрировать подопытного кролика.
— Скажи, пожалуйста. — Пауза. — Есть ли в нашем родном городе белые медведи?
Это, конечно, говорится по-английски, внятно и не торопясь, как на диктанте.
Доставить папе удовольствие проще простого. Никаких новых слов. Достаточно фразу про медведей из вопросительной превратить в отрицательную. Задачка на уровне детского сада. Но мне не хочется доставлять папе удовольствие, и поэтому я говорю на чистейшем английском языке в духе Гришкиного сочинения про-осень:
— Да, у нас есть белые медведи. Их много. Они кусают людей. Люди их убивают.
Папа все-таки не выдержал и засмеялся.
Девушка тоже засмеялась.
— О! Юмор! Юмор!
Кончился второй акт, кончился антракт, и мы все сидели, и только когда раздался второй звонок, девушка встала.
Она долго что-то говорила папе, а потом мне. Но я ничего не понял, кроме «до свидания». Это она сказала по-русски.
— Ну что, поехали домой?
— Поехали… Неужели тебе не хочется пройтись по Москве?
— Вообще-то хочется, — сказал папа, — но мне кажется, что я начинаю идти у тебя на поводу. Боюсь, что это унижает мое отцовское достоинство.
— Ты думаешь?
— Мне так кажется.
— А ты плюнь.
— Ну что ж, — сказал папа. — Я, пожалуй, так и сделаю. Ты знаешь, что она говорила?
— Ну?
— Приглашала в гости. Она живет где-то недалеко от Лондона.
— Могла бы дать адрес и поточнее.
— Ничего, — сказал папа, — в этом отношении мы в расчете. Я тоже пригласил ее в Благовещенск и тоже в общих чертах. Это же форма вежливости. Ну ладно, пошли.
Всю дорогу, пока мы летели от Москвы до Благовещенска, я был занят своими мыслями, и они мне казались такими умными и такими странными, что я даже не понимал, откуда они берутся.
Я давно знаю, что хорошо, когда одна мысль вытекает из другой. У меня ничего ниоткуда не вытекало, но все равно было хорошо. Совсем нипочему я вдруг вспомнил Касьяныча и его слова, что я способный. Потом стал думать про Сашу, про Гришку Зайца… Жалко, что он уходит в вечернюю школу.
У Гришки отец — знаменитый краснодеревщик. Хорошо быть краснодеревщиком! И логопедом хорошо… И вообще хорошо бы чем-нибудь заняться. Если бы я, скажем, работал на заводе и учился в вечерней школе, у меня бы даже учеба лучше пошла. Э-эх! Н-да!..
Удивительное ощущение. Я как бы дважды летел: по небу в самолете и второй раз в самом себе. И это второе небо было шире того первого, и все это как-то очень было связано с Москвой и, главное, с папой. Но как, я и сам не понимал. Что-то во мне произошло. Что-то переменилось.
Вот он, папа, тут, рядом, и ничего не знает. Раньше я не мог бы так. Мне казалось, что если я что-то не говорю ему, то это нехорошо. А теперь я думал о себе и о нем сам, один, и мне не было стыдно.
— Что с тобой?
— А что?
— От тебя прямо током бьет. Ты что, нервничаешь?
— Нет, я просто думаю.
— Вот как, — папа посмотрел на меня с любопытством, — ну что ж, давай, давай! Это полезно.
И началась весна. Такая весна, что даже сказать невозможно. Первый раз в жизни я ощутил ее всем телом, всем существом.
Наверное, все-таки везение зависит от настроения. В эти дни мне все удавалось. Во-первых, я помирился со Светкой, во-вторых, подтянул хвосты по химии, по истории и по русскому. Папа опять разрешил мне ходить на завод. Увидев меня, дядя Федя зацвел:
— Стой, кто идет?
— Свои, свои, шпионы.
— Бонба есть?
— Дома забыл.
— Ах ты, раззява!
Даже Васька стал со мной разговаривать.
Начал, правда, как всегда, я.
— Ну что ты, дурак, кривляешься? Перестань! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
Васька помолчал.
— А где твой брат?
— Он уехал в Москву.
— Яков Борисович умер, — сказал Васька, — на той неделе похоронили.
— Кто ему делал операцию?
— Профессор какой-то…
— Да…
Единственный человек в классе, который стал ко мне хуже относиться, это Славка. Я ему ничего плохого не сделал и он мне. Но он меня почему-то невзлюбил, и я отвечал ему тем же. Это даже не выражается ни в каких действиях, ни в каких словах. Но я всегда чувствую, если бы у него была возможность стать мне поперек дороги, он стал бы.
Раньше такое чувство очень портило бы мне жизнь. А теперь хоть бы что. Даже интересно.
Иногда мы разговариваем.
— Ну как дела? — спрашивает он.
— Ничего, — отвечаю я.
— Ты куда после восьмого?
— На завод.
— К папе под крылышко? Деньгу заколачивать?
— Не в деньгах счастье.