— Федор, к тебе…
Платоныч сидел за столом и, оседлав кончик носа старомодными очками, с маленькими овальными стеклами в тонкой темно-коричневой оправе, читал какое-то письмо. Большой белый конверт с надорванным краем лежал у него под локтем. Лицо Платоныча светилось доброй улыбкой. Он посмотрел на меня поверх очков, кивнул на стул рядом и продолжал читать. Я присел и машинально протянул руку к конверту.
— Можно посмотреть?
Не отрываясь от письма, он приподнял локоть, отпустил конверт.
Конверт был плотный, сразу видно — казенный. На лицевой стороне его глазастой машинкой отпечатан адрес Платоныча, обратного не было. Учрежденческая штемпелевочная машина четко оттиснула только стоимость почтовой марки — «4 коп.».
Платоныч дочитал письмо до конца, похрипел горлом, сказал:
— Хорошо написали. — Голос у него взволнованно прерывался, щеки подрагивали. — На, читай, — он протянул мне бумагу.
Я стал читать:
«Дорогой наш друг, фронтовой товарищ! Приглашаем тебя на нашу традиционную вечернюю поверку по случаю праздника Дня Победы…
…В этот праздничный день мы вспомним «о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах», послушаем и споем берущие за душу солдатские песни, согревавшие нам сердца в землянках и окопах.
Приходи на нашу встречу, приходи непременно!
Если ты помнишь свою опаленную молодость, а ее невозможно забыть, надень боевые награды, ведь каждая из них — это не только знак чести и доблести, но и один из славных эпизодов смертельной схватки с ненавистным врагом…»
Приглашение было составлено умно, трогательно. Тут были и юморок, и грусть, были задействованы слова из фронтового обихода — «кашевары», «продаттестат», «дислокация», «позиция», «огневой рубеж». Талантливый, видать, человек потрудился над письмом. Даже меня письмо растрогало…
— Пойдете? — спросил я Платоныча.
— Не, — сказал он. Потом подумал, добавил: — Наверно, не пойду…
— Почему? — удивился я. И тут же, чтобы как-то смягчить слишком лобовой вопрос, на который ответить Платонычу, видимо, было непросто, стал цитировать письмо: — «Цена продаттестата пять рублей…» Совсем недорого! «Мобилизованы лучшие кашевары…».
— Плохо мне там бывает… Как-то не по себе… Туда приходят некоторые такие хвастливые да разговорчивые. Я по сравнению с ними будто белая ворона. Прошлый раз просили всех по очереди что-то вспоминать и рассказывать. А я ничего не смог ни вспомнить, ни рассказать. Да и наград у меня меньше, чем у других, — орден да медаль…
— Ну, это вы зря, Платоныч! Награды у вас хорошие: орден Славы, а медаль — «За отвагу»! Самые что ни на есть боевые солдатские награды. Гордиться ими надо. И рассказать чего найдется.
— А вот нечего! — обиженно сказал он. — Нечего! Там, к примеру, задают: «Ну, расскажите случай. Самый смешной или самый страшный, самый жуткий». Или еще какой. Ну? А у меня не было никаких случаев таких. Тем более смешных. Вся война была жуткая и страшная, один случай на другой были похожи… Обычные, в общем, случаи… И встреч никаких таких особых не было. Я знал одно: «Вперед! Вперед!» Бежал, стрелял да падал, бежал, стрелял да падал да землю рыл… И в дождь, и в мороз долбил… О сколько я ее перебуровил! Я ведь неба за всю войну почти не видел. Только когда в госпиталь попадал. Там отдышишься немножко и опять — вперед! Бежал да падал, бежал да падал. Да стрелял, аж плечо немело. А сколько раз поднимался в атаку-у!.. Как вспомню теперь — не верится даже, что такое возможно человеческому организму выдержать. — Платоныч покрутил головой и загрустил. Вдруг встрепенулся. — И «смешной» случай, верно, был… Занимали мы немецкие траншеи, а они водой залиты были. И немец поливает из пулеметов. Бежим, с ходу прыгаем в траншею. А один солдат увидел воду и замешкался — не хочется ему, вишь, ноги замочить, начал зыркать, искать, где посуше. Ему кричат: «Давай прыгай! Траншея пристреляна!» А он никак не решится. И тут его хлоп, он — кувырк носом в землю, а вокруг смех: «Допрыгался!» Смешно?.. Рази ж это смешно? А смеялись, дураки. Над бедой человека смеялись. Рассказать — не поверят, да и стыдно такое рассказывать. Или встречи. Была у меня встреча — впервые комбата на передовой увидел. Старший лейтенант в расстегнутой шинели, с пистолетом наголо, разъяренный, матерился жутко — в атаку людей поднимал. А ни к чему яриться, люди и так поднимались… Опять же, разве это интересно? Для рассказов же совсем не такие нужны случаи. К примеру, разведчик языка притащил, да еще полковника! Во! Или один там шофером был, командующего возил, под обстрел попали… Тоже случай! — Платоныч слегка ехидно улыбнулся. — Страшно им было… Или самого маршала Жукова встретил, да вгорячах и в темноте не разобрался… Во какие случаи! Мой комбат рази сравняется с командующим?