Ирина была счастлива, она взяла листок, долго рассматривала его, положила себе на грудь.
— С кем они остались?
— А ни с кем, одни.
— Как одни? — встревожилась мать.
— Да ты не беспокойся, все будет в порядке. Я их оставил на полу, пол застлал до последнего сантиметра.
— А проголодаются, кто их покормит?
— Сами. Юрка большой уже, найдет свою кашу, я его научил. А Танюшке оставил на полу бутылку с молоком. Есть захочет — пососет.
— Боже мой, ты совсем ребенок! Ты думаешь дети — те же телята: захотели есть — сами нашли соску?
— Да ты не беспокойся, все будет в порядке. Они уже все понимают и привыкли. На работу ухожу…
— Надо было попросить кого-то побыть с ними.
Калугин помрачнел, склонил голову.
— Кого я попрошу? Ты же знаешь… Да и я рассчитывал быстро вернуться. А когда узнал, что придется задержаться, послал Антипыча, наказал ему, чтобы Борис Логвинов наведался, он с утра ездил на станцию за удобрениями, теперь уже дома.
Она успокаивающе погладила его руку, спросила:
— Не принимают?
— Не принимают и не признают…
— Но почему, Митя? Ведь ты к ним со всей душой, с желанием…
— Наверное, слишком много накопилось всего, разуверились… Хотя, — он встрепенулся обрадованный, вспомнив что-то приятное. — Хотя нельзя сказать, что совсем уж так не признают. Помнишь, я говорил им: «Уберите хлеб — ваш ведь труд пропадает». А они мне: «Все равно выкачают. Сколько ни собирали — всегда весь под метелку…» Я пообещал им отдать половину. Смеялись надо мной тогда мужики. Но хлеб убрали. Чтобы сдержать слово, приказал раздать половину. Не взяли! Пришли и говорят: «Председатель, не по закону поступаешь, тебя судить за это будут». А я и закона-то не знал. Растолковали мне. Раздали людям, что положено. Ну?
Ирина смотрела на мужа, и в глазах ее светилась неподдельная радость. «Молодец, ты добьешься своего!» Вслух пошутила:
— Парадокс — как сказал бы наш доктор. У него — все парадокс. Его и зовут «парадокс».
— О, он и мне задал свой парадокс. Почему, говорит, колхозник землю разлюбил? А он не разлюбил…
— Митя, а знаешь, о чем я часто думаю? Помнишь, как мы приехали в колхоз, Юрка попросил есть, и я ему сунула булку, а он раскапризничался, не взял. А рядом стояли соседские ребятишки и голодными глазами с удивлением смотрели на эту булку, как на диковинку. И когда я им отдала ее, они долго рассматривали свои кусочка, отламывали по крошке и клали в рот. Похоже, они не видели белого хлеба. Митя, сделай так, чтобы они вволю хлеба наелись.
На глазах Ирины показались слезы, Калугин сжал ее слабую влажную руку.
— Не надо плакать, Ириша. Конечно, сделаю, вот увидишь! А потом, что это ты так?.. Мы ведь вдвоем будем делать!
Словно стыдясь своих слез, Ирина виновато улыбнулась, закивала головой.
Калугин посидел еще немного, стал прощаться.
— Как доберешься? Антипыча, говоришь, отпустил?
— Пешком! Пять километров — через час буду дома.
— Ну иди. Поцелуй Таню, Юру, привет им от меня. Поглядеть бы на них. Было б лето — привез бы…
Калугин вышел от жены в хорошем настроении. Увидев доктора, мерившего коридор широкими шагами, он сказал ему:
— Она ничего, веселая!
Доктор посмотрел на него и покачал головой, как бы соглашаясь. А Калугин с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться: он вспомнил «парадокс» и теперь ждал, что доктор обязательно произнесет это слово. Но он не произнес. Нахлобучивая шапку, Калугин делился своими впечатлениями:
— И говорит — сейчас ей лучше стало. Наверное, дело на поправку идет.
— Будем надеяться…
«Осторожный какой», — подумал Калугин.
— Вы где остановились? — спросил доктор. — В гостинице?
— Нигде!
— Как так? Где же вас искать… Ну, на всякий случай… Оставьте адрес.
— Домой пойду: ребятишки одни там. До свиданья, доктор! — подняв воротник, он вышел на крыльцо. — У-у, как бесы разыгрались! — Калугин надел рукавицы, постучал кулаками на манер заправского боксера, шагнул в кипящую темень.
В поле ветер дул сильнее, забивал дыхание. Калугин оглянулся — на крайнем столбе поселка тусклой одиноко раскачивалась лампочка. Отвернул на лоб мягкий козырек шапки, сориентировался: ветер дует в правый бок, вот так он и будет держать. Не успеет скрыться огонек райцентра, покажется колхоз. Жаль только, палки не выломал из плетня, без палки тяжело: снег рыхлый, глубокий. Но ничего, не старик.