— Что за суетня всегда такая? Всякий раз устраиваешь такой переполох со своим «лоно» — всех на ноги ставишь, будто на свадьбу собираешься.
— Ну-ну!.. Не сердись. Уеду на два дня, отдохнешь без меня. Ладно… Все, все, мне некогда. Через час буду. Да. Все. — Оглянулся — в кабинете стоял прокурор и хитро улыбался.
— На лоно, Иван Сидорович?
— А подслушивать нехорошо, — смутился Козлов.
— А я и не подслушивал… Кто же не знает ваших забот по пятницам!
— Что сделаешь? Люблю природу, — признался Козлов. — Слаб человек!
— Это хорошая слабость. Человек и природа неделимы.
— Это точно. Но ты-то, видать, не очень ею увлекаешься?..
— Некогда, Иван Сидорович… Некогда.
— Все учишься. Смотри, вон голова уже как бильярдный шар стала — ни одного волоска. Тебе сколько, лет тридцать пять есть?
— Почти.
— Вообще — молодец, — похвалил его Козлов. — Пока молод — надо учиться. Но и природу не забывай. Пока учишься, ее, гляди, и не останется. Видал, что делается, — кивнул он в сторону зала.
— Да, браконьер неистребим.
— Надо истребить! — Иван Сидорович взглянул на часы. — Пошли, что ли? Накурился? Речь-то, надеюсь, не очень длинную приготовил?
— Минут на двадцать пять — тридцать…
— Куда такая?.. Все ведь ясно!
— Торопитесь?
— Да не в этом дело… Ясно ведь все. Сократись по ходу.
Они вошли в канцелярию, и все, кто был здесь, кроме судей и секретаря, заторопились в зал. Немного выждав, ушла и секретарь.
— Встать! Суд идет!
Приступили к прениям сторон. Первому слово было предоставлено прокурору. Васильчиков встал, обвел зал пристальным взглядом, будто заглянул каждому в глаза, начал уверенно:
— Кое-кому покажется, что мы судим человека зря: подумаешь, убил лося! Убил дикого зверя. Ведь он ничейный — ни совхозный, ни колхозный… Дело другое — убил бы корову или овцу чью-то. Это — преступление, это — воровство. А звери, лес, земля, воздух — это все ничейное, и, значит, каждый волен распоряжаться этим, как кому вздумается. Такое рассуждение — неверно ни с точки зрения закона, ни с точки зрения морали, ни с точки зрения здравого смысла.
«Хорошо говорит, да только зачем такая длинная преамбула?.. — поморщился Козлов. — Будто статью читает. Хотя…» Иван Сидорович вспомнил, что Васильчиков часто пишет на юридические темы статейки в районной и даже в областной газетах, догадался, что это и есть уже готовая статья, и стал слушать внимательно.
Прокурор кончил свою речь на высоком пафосе, потребовав сурово наказать преступника. В ответ Козлов лишь кивнул слегка, словно поставил точку, и обернулся к адвокату, хотел было быстро назвать его фамилию, но вдруг запнулся… Дело в том, что фамилию адвоката в городе, а может, и во всем районе никто не знал и никто не звал его по фамилии. Все, от мала до велика, называли его просто: Володя. Молодой еще, добродушный, но выпивоха, он был для всех Володя. По привычке и Иван Сидорович чуть не назвал его по имени, но вовремя спохватился, осекся, а фамилию вспомнить не мог, засмущался, полез быстро в бумаги.
— Ничего, — сказал хриплым голосом Володя. — Кулигин моя фамилия. — Он встал, широкой ладонью разгладил свое изрядно помятое после перепоя лицо, начал говорить: — С самого начала я должен оспорить одно утверждение прокурора. Разница между убийством коровы и лося все-таки есть. Но в чем она? Почему при виде коровы, козы, да любого домашнего животного, ни у кого и мысли не появляется убить, догнать, затравить? А если в поле зрения попадается косуля, заяц, кабан, лось — любой дикий зверь, человек сразу загорается азартом, хватает что ни попадя и, улюлюкая, преследует животное? Почему люди так любят жечь костры? И дети, и взрослые — нет для них лучшего развлечения, чем разжечь костер. Почему? Да потому, что человек на заре своего развития слишком долго оставался охотником, слишком много веков провел у костра. И сейчас, когда он видит зверя, в нем пробуждается инстинкт охотника. Нет, мой подзащитный, встретив лося, не был в состоянии невменяемости, но он впал в состояние аффекта, в нем проснулся этот самый инстинкт охотника. Уверен, каждый на его месте испытал бы то же самое. Но один, может быть, сумел бы совладать с собой, а другой — нет…
«Ишь, с каких далей заходит! — отметил про себя Иван Сидорович. — Но рассуждает интересно. Прав: костры мы любим. Это он под меня ключик подбирает, шельмец. Умница. Поумнее, пожалуй, будет Васильчикова, только сопьется… Приехал — какой парень был! Высокий, красивый! Женщины избаловали… А потом и клиенты. Ведь кто ни идет к нему с жалобой — каждый несет бутылку. Не возьми он ее — обида: значит, дело швах, не берется «аблокат». А взял — не выливать же… Так и втянулся. Жаль парня…»