— Ветеринару повезу… Если жив будет…
Вернувшись, Козлов взял кастрюлю с мясом, поднес к костру и принялся готовить шашлык. Обычно это бывало похоже на целое действо: сначала Иван Сидорович обносил всех своей кастрюлей, давал понюхать рассол. Все нюхали, крякали от удовольствия, потом он принимался священнодействовать над жаровней, а остальные только смотрели на него, восторгались, но не мешали ему, — Козлов все делал сам и сердито отгонял каждого, кто пытался ему хоть как-то помочь.
Теперь же все было иначе. Козлов молча нанизывал куски мяса на шампуры и клал их рядком на газету. Остальные один по одному тоже включились в работу. Они запускали свои пятерни в кастрюлю, брали мясо и неумело протыкали его металлическими шпагами, однако Козлов не гнал их.
Шашлык — «фирменное блюдо» Ивана Сидоровича, неудачи с ним у него исключены. Удался он ему и сегодня — сочный, пахучий, вкусный. Все ели, хвалили, но эта похвала не только не радовала, она все больше и больше бесила его. Ему казалось, что они просто хотят утешить его, развлечь, что они неискренни. «Как с ребенком обращаются… Что я — дурачок, не понимаю?» — сердился Иван Сидорович.
Вишневка тоже не подействовала на него успокаивающе: чем больше пил, тем больше портилось настроение, тем гадостнее становилось на душе.
А мужики в конце концов развеселились и, уже не обращая внимания на Козлова, начали дурачиться — орать, бегать, и это окончательно доконало Ивана Сидоровича. «Дети, что ли?.. Смеются пустым остротам, кувыркаются…» Он встал и ушел в темноту. Вернулся, когда все уже затихли и собирались ложиться спать.
— Что с костром будем делать? — спросил Пронин. — Может, залить его?
— Зачем? — воспротивился Ванечкин. — Пусть. С ним как-то веселее.
— А вдруг ветер поднимется?
— Никакого ветра не будет, — решительно возразил он. — Мы вот сейчас эту сосну положим, и пусть она всю ночь горит! — и он потянул за комель принесенное Козловым дерево. Подтянул поближе, закатил его верхушкой на костер.
Затрещала, застреляла накалившаяся хвоя, вспыхнула высоким пламенем. Затрепетали над костром ветки дуба, листья стали скручиваться в трубочки, а некоторые, самые нижние, вспыхивали и тут же гасли. Все отпрянули от костра, Козлов нервно закричал:
— Ну зачем такой огонь?!
— Сам ведь притащил, — засмеялся Ванечкин и тут же успокоил его: — Ничего, он сейчас спадет — это же хвоя, она как порох.
И правда, хвоя быстро сгорела, пламя упало и остался гореть лишь ствол сосны, шипя и пузырясь белой пеной.
— Вот и все, — сказал Ванечкин спокойно.
— Дубок жалко… Листья вон подгорели, — Пронин кивнул на ветки, нависшие над костром.
— Не беда. Немножко поджарились. Листья — это ничего, им все равно скоро опадать. Пошли спать!
Спал Иван Сидорович плохо. Всю ночь ворочался, в голове перематывались события дня: суд, Чехонин, зайчонок… «Осудил человека, а сам?..» Вспомнился адвокат, его речь. Возразил ему про себя: «Какой там азарт охотника?.. Азарт дикаря… дикаря… дикаря…»
К утру только он забылся коротким сном. Спал — не спал, проснулся от пронзительного крика зайца. На четвереньках выполз из палатки, заглянул в сумку — заяц как сидел, так и сидит. «Почудилось…» Козлов распустил побольше молнию, сорвал несколько листочков одуванчика, бросил зайцу.
— Проголодался, наверное?.. Подкрепись.
И только теперь огляделся. Костер лениво дымил обгорелым концом сосны, трава вокруг была измята, а местами даже так вытерта, словно по ней катались крупные животные. Везде валялся мусор — щепки, ошметки гнилой коры, сухие ветки усеивали довольно обширное пространство. Немытая посуда разбросана по всей территории бивака, а кастрюля из-под мяса оказалась почему-то дальше всех под бугорком.
«Свиньи… — сказал про себя Иван Сидорович и пошел за кастрюлей. — Какой же это дурак забросил ее сюда? Она ж эмалированная, эмаль могла оббиться…» Взял кастрюлю, осмотрел ее снаружи и изнутри, остался доволен: цела. Подошел к палатке, устроил побудку:
— Эй, свиньи, вставайте. Смотрите, что наделали. Надо хоть немного привести все в божеский вид.
Заспанные, один за другим, вылезали мужики из палатки, и каждый удивлялся захламленности территории. Умылись, принялись за уборку. И тут увидели: выехал из лесу всадник и направился прямо к ним. Иван Сидорович первый узнал его, засуетился.
— Этого нам еще только и не хватало… Это егерь едет.