Этот «Андрей Иванович», что был до меня, чем он маялся вообще? Запустить себя до такого состояния к тридцатнику. Надо же себя так не уважать.
Каждый день я писал в дневнике: «Энное число марта. Я — шиз. Всё это воображаемое. Аларм, аларм! Врачи, вытащите меня!» Иной раз подкрадывалась антинаучная брехня: происходящее относится к паранормальщине, заговор от одногруппницы, натуральной пик ми герл, которая сталкерила меня за отказ встречаться; нужно извиниться перед ней, например, написать в дневнике «Пожалуйста, сорри». Ага, сорри нот сорри. Ещё одна мысль — сигануть с крыши высотки. Game Over. Игрока выкинет в реальность. Наверное. Но тут же отбросил подальше идею с суицидом. Во-первых, хоть я и слабый, но всё же любящий себя и жизнь, потому суицид и правда не выход, во-вторых, месячная жизнь номенклатурщика, когда тебе чуть ли не подтирают как бэбику, несколько сглаживала эмоциональное потрясение, в-третьих, во всех литРПГшках, что читал, такая смерть заканчивалась именно физической, и свободу человек таким способом не получал.
В комнате установил новый порядок. Разобрал книжное мессиво в шкафу, выстроив литературу в порядке важности, разрешил домохозяйке Римме убраться, чем вызвал у неё настоящий шок; попросил себе раздобыть иностранной литературы. Григорий Озёров от просьбы скривился:
— Зачем?
— Чтобы понять себя, нужно посмотреть глазами других.
— Философничать начал. Поменялся, погляжу. С Сережей поссорился, что ли? Ладно. Вот что тебе скажу, Андрей. Такой интерес к иностранному вызовет интерес к твоей личности. И ты знаешь без меня, кому именно станешь интересен.
— Я же не запрещенку хочу, не Солженицына.
Григорий перестал завязывать галстук, обернулся с гневом в глазах.
Понял-понял, быканул, извиняюсь.
Спустя долгое молчание он всё же дал добро. У меня спросили, чего я хочу. Йес!
Утренний кабинет светился розовым от теплого апрельского солнца. По традиции спрятался в нем, раздал безликим пиджакам поручения, а сам уселся в кресле, чтобы читать постановления партии за прошлый год. Черненко умер, но дух его в буквах прекрасно виден. Чтобы не бесить Мишина, который показался мне технократом, я сделал волшебное словесное зелье: взял Постановление ЦК КПСС о 50-летнем юбилее Комсомола, добавил сверху доки с XIX съезда ВЛКСМ, которые любезно передала белоблузая Татьяна, и смешал со всеми общесоюзными стройками. БАМ, КамАЗ, несколько атомных электростанций, гидроэлектростанции, заводы. Этой словесной бравады хватило, чтобы выглядеть «своим», пусть и странноватым чечиком. Мишин, мой биг босс, удовлетворился тем, что я технократил свои речи. Стройка, стройка, стройка.
Но полностью избежать сплетен не удалось. Парадоксально, мое поведение восприняли и скептически, и негативно, и даже позитивно, но чего не ожидал услышать, так это намеков на воцерковление… Заговорили, будто подался в веру, крестился, ушел в себя и принялся божиться. В церкви видели, попов рядом со мной наблюдали. Это при том, что я из квартиры не выхожу и Сергея обрезаю с его ресторанными посиделками, не говоря про множество других знакомых, которые мне не знакомы, настойчиво обращающихся с предложением увидеться.
У народца фантазии хоть отбавляй. Пока сплетни мне не вредят, вмешиваться не стану.
— Татьяна, а можно деликатный вопрос? — я пригласил сесть рядом секретаршу. Её смутило, проступила красная краска на шее:
— Если он будет деликатно задан, возможно, отвечу вам, Андрей Иванович.
Татьяна была совершенством тактичности. На неё во всём можно положиться. Чтобы показать признательность, я подарил ей цветы, скромные и аккуратные, как она сама.
— Хорошо. Постараюсь быть деликатным. Татьяна, последний месяц вышел трудным. Но я скоро приду в норму. Есть, правда, проблемы с памятью, но врач заявил, что всё это временно, — надеюсь, это вранье она проглотит. — Скажите, пожалуйста, кто такая Лира?
Молниеносная реакция. У секретарши подвернулась ножка, и туфля стукнула каблуком в паркет. Покраснение на ней полыхало. Женщина уставилась на меня, а потом спряталась в бумагах, которые планировала отдать на подпись.
— Я… не знаю, как всё объяснить. Вы страшно смутили меня, Андрей Иванович.
— Извините тогда. Забудьте, что спрашивал.