Мда, позавидовали бы мне профессора, которых довелось в аудитории слушать три года. Для них история неизменима. Им не суждено решать такие вопросы. А мне, возможно, придется.
Так и что, товарищ Велихов-Озёров? Историк меняет историю?
Глава 6
Лира
Ключ в дверь, тихий поворот: раз, два, три. Свет в коридоре горел, но Виктории Револиевны нигде не было. Пахло домашним уютом и, кажется, цветочным чаем как из китайской лавки.
Я тихо разулся, пошел на носочках в свою комнату, старательно избегая встречи с кем-либо. Первым делом смою с себя напряжение, а потом заполню дневник, буду делиться впечатлениями. В последние минуты зародилось неприятное чувство, будто зря согласился на предложение Ивана, вероятно, такое колебание в принятии решения нормально. Не каждому суждено творить историю заново.
Услышался посторонний голос. Кто пришел? В полночь у нас никогда не было гостей, кроме десятого марта, но тот день исключение — умер Черненко, к директору автозавода пришли незнакомцы, вероятно коллеги с работы. Остановился, медленно опустил чемодан, попытался понять разговор.
Звуки исходили из кухни. Говорили две женщины, одна из которых Виктория Револиевна. Обернулся: на крючке висела чья-то шуба, алые туфли стояли в углу. Мама «Андрея Ивановича» старательно избегала красного цвета — по её словам, этого цвета и так хватало на улицах страны. У хозяйствующей по дому Риммы туфель никогда не было.
Скромной поступью двинулся в гостиную, в которой никого не оказалось. Я молчал и слушал речь.
— Он изменился, сильно изменился. Каждый день боюсь, как бы не сошел с верного пути, сколько же мы намаялись с ним. Мы его очень любим, но в последние годы доходило до невыносимого.
— Правда изменился?
— Это случилось внезапно. Андрюша тогда вернулся с очередной попойки, его привезли друзья и спихнули нам под дверь. Какой позор, думали мы. Ведь здесь живут люди из Совмина. в комсомоле тогда поговаривали о его исключении из ЦК. Гришенька аж дату запомнил — девятого числа, сразу после Женского дня. С тех пор ни капли не пьет, ведёт себя послушно.
— Удивительно, Виктория Револиевна.
— Может, это и судьба, что ты вернулась в такой момент. Ему нужна поддержка.
Пауза.
— Виктория Револиевна, боюсь, из-за меня тогда Андрей и сломался. Не навредить бы.
— Что ты, Андрюша тебя любил, и сердцем чувствую, что до сих пор любит. У молодых, из непростых семей, всё так сложно, Шекспир бы позавидовал.
— Ромео и Джульетта? — во втором женском голосе послышалась усмешка.
— Ладно, расскажи лучше, как там, в Берлине?
— Ох… Можно, я отвечу по-булгаковски?
Виктория Револиевна засмеялась.
— Люди те же, только чуточку посчастливее, — продолжил второй голос. — Квартирный вопрос их испортил. Но картина писана на том же холсте, теми же красками.
— Понимаю… А есть возможность закрепиться в Европе?
— Пока не знаю.
— А в МИДе помощь не предложили?
— Это будет неприлично. На уровень ниже опуститься.
— И правда, как я не подумала… — Виктория Револиевна рядом с неизвестной девушкой превратилась в супермаму. — Но пробовать необходимо.
— Как у Андрея дела в комсомоле?
— После того, как Константин Устинович умер, мы обеспокоены дальнейшей перспективой. Пыталась выйти на контакт с Мишиным, но в ответ тишина. Пока. В комсомоле к нему стали относиться серьезнее, только пошучивают, что в бога поверил.
— Да вы что? — звонкий смех второго голоса.
— Не поверишь, но именно так. Знаешь, он уезжает на работу, а я сажусь на диван в его комнате, прямо на краешек, сижу и говорю: «Кто бы ты ни был, бог ли, человек ли, за изменение моего сына бесконечное спасибо».
— Андрей скоро вернется?
— Обещал не позже полуночи. Ты что, уже убегаешь? Хоть чай допей.
— Мне неловко, Виктория Револиевна…
— Не вздумай! Нет никакого повода для стеснения.
— Мне бы хотелось остаться, правда. Только трудно будет сдержаться. Его душить воспоминания начнут.
— Лира, ты для нас как дочь. Пожалуйста, останься.