– Не бойся, – сказала она. – Ты умрешь, но ручей сбережет твою душу.
Боль вспорола горло, окрасила воду алым, затмила мир. Жизнь угасла, остался лишь голос родника.
Этот голос не смолкал, заменил мысли. Звенел в сердце Харты, пока дикая богиня вела его сквозь ночь. Деревья кренились черными тенями, звезды вспыхивали и исчезали в шелесте листвы. Тысячи звуков пробирались под кожу, царапали, делали невыносимым каждый вдох. Иногда душа вздрагивала, просыпалась: «Почему я жив? Что со мной?», но гасла, убаюканная пением воды.
Тропа вывела их к обрыву, – деревья здесь цеплялись корнями за склон, выгибались над пустотой. К одному из стволов был привязан человек, – заметный издалека, мерцал, как угли во тьме. Харта видел раскаленную сеть жил и сердце – пылающую головню. Это пламя тянуло к себе: вода и утешение, истина и мудрость.
– Иди. – Богиня толкнула его вперед. – Поймешь, что делать.
Едва замечая, что делает, Харта прыгнул вперед, приник к стволу рядом со связанным. Тот дышал ровно, казался счастливым. Харта тоже замер, завороженно следил, как движутся, сияют под кожей привязанного алые реки. Они смеялись, пели все громче, сливались с журчанием родника, превращались в слова: «Пей, мы для тебя, торопись, не медли!» И Харта рванулся, укусом вскрыл запястье человека, прильнул к сияющему потоку.
Свет хлынул в тело, душа ожила, возрождаясь, мысли взлетели, как сноп искр.
– Я жив! – воскликнул Харта и обернулся к той, что привела его.
Она улыбнулась, обнажив клыки, полоснула темным взглядом. Ее ярость и радость клубились в воздухе, эхом отзывались в сердце Харты.
– И не умрешь, – сказала она. – Если не будешь глупым.
Позже – не осталось ничего, кроме жара. Мягкая земля, ветер в ветвях и стрекот цикад, – все превратилось в потоки лавы, в раскаленные реки. У поцелуев соленый вкус, ногти раздирают кожу, царапины горят и сколько бы ни было – мало. И невозможно замереть, отпрянуть, подумать о чем-то – от сердца к сердцу яркая нить, словно кровь теперь одна на двоих, жизнь одна, и бьется, бьется, болью и зноем.
Но ночь отступила, воздух посветлел, дохнул туманом. Земля вновь стала прохладной, не лава – а мох и измятые травы. Богиня прижалась лбом ко лбу Харты, прошептала:
– Спроси, кто я.
– Кто ты? – спросил он, и едва узнал свой голос. Жажда проснулась, закипала в груди.
– Джаянти, – ответила она. – Твоя хозяйка.
– А кто я? – спросил Харта.
Джаянти улыбнулась, прильнула, обняла крепче.
– Ты теперь мой… Мой… – И не сумела договорить.
Люди слушались ее, повиновались словам и жестам. Почтительно опускали глаза, спешили продолжить работу. Харту обходили стороной, искоса бросали опасливые взгляды. Харта чувствовал, как звенят в воздухе слова, непроизнесенные, но громкие: «Почему он жив, преступник, убийца, изгнанник? Почему она пощадила его, почему он с ней?» Мог бы подойти, взглянуть в лица бывших родичей и соседей, напугать, заставить молить о пощаде. Но сидел в стороне, в солнечном свете, следил, как они трудятся.
Люди строили дом для Джаянти и Харты. Вбивали сваи, возводили стены, стропила. Сушили пальмовые листья, ряд за рядом покрывали крышу.
Джаянти уходила в чащу – что она делала там, гналась за тигром, подкрадывалась к яркой птице? – но к полудню всегда возвращалась, садилась рядом с Хартой, наслаждалась лучами солнца. Смотрела на небо, рассказывала:
– Там, где я родилась, есть ракшасы, которые отказались от крови. Им достаточно солнца. – Потом говорила громче, чтобы слова долетели до работников: – Но я не такая, буду пить кровь, не отвергну!
Люди испугано оборачивались, а Джаянти смеялась.
«Мы ракшасы», – думал Харта, но вспоминал легенды и качал головой.
– Ты богиня, – говорил он. – Ракшаси не может быть такой красивой.
– Ты даже сказок не знаешь! – Голос Джаянти взлетал, знакомые имена звучали по-иноземному странно. – Бхима полюбил ракшаси Хидимбу, потому что она была прекрасна. И Дханьямалини разве была уродлива? Просто люди боятся нас, рисуют чудовищ. – И вдруг наклонялась ближе, шептала так тихо, что Харта едва ее слышал: – Таких мест, как здесь, осталось мало. Там, откуда я родом, все ракшасы притворяются людьми. Люди там нас ненавидят. Запомни!