— Ты знаешь, а ведь я потом тоже эту обратную сделал.
— Хорошая фигурка, правда?
— Правда, правда, — рассмеялся Василий Дмитриевич. — Ну, как хоть воюешь-то?
— Так и воюю, — Иван кивнул на разобранный пулемет.
— Оружейника нет?
— Я самый он и есть.
— Ты ж летчик!
— Не верят. Бумажка заблудилась где-то, а без нее не верят.
Комбриг покачал головой, посмотрел на старшего техника. Техник еще подтянулся. Казалось, некуда уж было, нет, сумел.
— Идемте-ка.
Знакомое ореховское «идемте-ка». И никогда не знаешь, чего ждать после него: похвалу или «внос» — внеочередную стружку.
— Идемте-ка, — Орехов повернулся и, осыпая приступки, пошел к выходу.
— Товарищ Четушкин, Иван Прохорович, — зашептал в затылок техник звена, — комбриг что, сродственник вам?
— Не сродственник, а совсем родня. Земляк. — Четушкин был на ступеньку выше и, когда оглянулся, глаза их встретились. И технику показалось, что в маленьком, чуть продолговатом зрачке подчиненного высеклась искорка.
— Не понимаю.
— Поймете, какие ваши годы, — и громко: — Василий Дмитриевич, подтвердите, что я умею летать.
— Не буду, Ваня. Накричу, чего доброго. Товарищ старший техник-лейтенант, распорядитесь подготовкой шестой машины к вылету.
— Есть, товарищ комбриг!
Возле самолета засуетились. Откуда-то механиков набежало. Как ветром сдуло чехлы с моторов, откатились в стороны стояночные колодки, цокнула о край крыла дюралевая лесенка.
— Товарищ комбриг, ваше приказание выполнено!
— Хорошо, спасибо. Ну, Четушкин, за штурмана возьмешь? По старой дружбе, — Орехов улыбается. Иван тоже улыбается. Растерянно-растерянно. — Штурманом возьмешь, спрашиваю.
— Вы это серьезно?
— Вполне.
— А нам не попадет?
— Не должно бы.
— Тогда ладно.
— Прошу, товарищ командир корабля. — Орехов сделал шаг в сторону и назад и показал на кабину летчика.
— Прямо сейчас?
— Конечно. Передайте пилоту У-2, чтобы он один летел домой.
Четушкин по стремянке-то лез — сердце екало, а к запуску скомандовал и вовсе ополоумел. Очертили круги винты, колыхнулась маскировочная сеть, самолет, словно выпутавшийся из нее филин, встрепенулся и побежал с распущенными крыльями по рулежной дорожке. Быстрей, быстрей. Вот уж и хвост всплыл.
— Он что, чума болотная, поперек старта взлетать надумал? Угробится ж, — техник звена замер, ожидая, что машина или чиркнет крылом землю от сильного бокового ветра, или впорется в самолеты на стоянке. Но бомбардировщик, сорвав голос, стих и повис над лесом. — Взлетел! Во гаденыш. — И старший техник-лейтенант кинулся докладывать командиру эскадрильи, что у него улетел-таки механик по вооружению.
Самолет пробирался вверх, столбик бортового термометра — вниз. Земля худела воочию. Желтая от недоедания и недосыпания, изработанная в бесконечных сменах, устало поворачивалась она под крылом вокруг своей оси, и ось скрипела. Нет, это самолет поскрипывал, проваливаясь в воздушные ямы. Моторы взвывали, фюзеляж трясло, будто в малярийном ознобе. Штурман хмурился, косился из-за плеча на пилота. А пилот как на лесенке еще открыл рот в улыбке, так и забыл закрыть его. На штурмане все меховое, на пилоте хлопчатобумажное, в пятнышках ружейного масла.
Василий Дмитриевич маячит, чтобы Четушкин нагнулся. Нагнулся.
— Давай вниз! Засохнешь!
Иван мотает головой, застегивает ворот гимнастерки, замечает, что его действительно уже пробивает дрожь, и все-таки мотает головой.
— Да как же: нет. Даже глаза посинели.
— На пяти побываю, тогда.
Орехов отступился: соскучился человек по высоте. «Пять километров набрать захотел. А тупорылого «ДБ» и с нови не каждый летчик поднимет на эту отметку, а он полуинвалида хочет заставить».
— Смотри! Смотри! — не своим голосом заорал Четушкин, толкая комбрига в затылок. — Пя-ять!
— Вижу, вижу. Ай, да Четушкин, — и переходя на официальный тон: — Приказываю снижаться!
Бомбардировщик послушно покатился по невидимому склону. В кабине становилось теплее.
Головной аэродром и вовсе встретил теплом. День разгулялся, ветер утих, и Четушкин, стоящий за спиной Орехова, которому о чем-то докладывал высоченный старший лейтенант, понемногу оттаивал.
— Хорошо, спасибо, Скородумов. Вот к тебе в звено машина вместе с асом. Принимай. Экипаж ему надо сформировать.
Рыжеватый верзила бессовестно пялит на аса рябые глаза. Глаза светлеют, светлеют и вот-вот засмеются вслух.
— Может, он один, без экипажа управится? Такой сокол.