— Что передать земле, Иван Прохорович? — радист немного хрипит.
— Ну привет передай от меня.
— Но мы же изменили курс.
— Любая кривая вокруг зенитных точек ближе прямой. Впереди прожектор мигнул. Поторопились включить. Сейчас обойдем.
«И заметит же, мои матушки», — радуясь за командира, подумал Петров. И вслух:
— А цель найдем потом?
— Сами не найдем, сядем, спросим у кого-нибудь. Сыпь: миновали фронт.
Миновали первую смерть. А сколько их всего? Много. И каждую надо обмануть. Пока не установлено, когда сильнее жить охота: в войну или в мирное время.
— Витек.
— Да.
— Работать будем с ходу. Примеряться боязно что-то.
— Вас понял.
— Э-э! Это не передавай. Ложусь на боевой. — Четушкин посмотрел на компас, на приборы высоты и скорости, пожевал губами, высчитывая поправку, и прирос к прицелу. Завод нехотя, будто знал, что его ждет, плыл к черному кресту сетки. Ковырнул большим пальцем тумблер бомболюка. С приборной доски выпучился налитый кровью глаз сигнальной лампочки. И сразу же, будто и с земли увидели эту лампочку, в небо воткнулся кинжал прожекторного луча. Второй. Третий. Пятый. Кинжалы заметались. И когда они скрещивались, Ивану казалось, что он даже слышит звон. Четушкин перевел переключатель рода работы в положение «серийно» и тискнул гашетку бомбосбрасывателей. Как долго нет взрыва. Да что его, совсем не будет? Ага, вон он.
— Нормально-о-о! — орет Четушкин и рвет на себя рукоятку разворота.
— Не нормально, а совсем люкс, — гогочет радист.
За хвостом безобидными хло́пковыми коробочками лопаются взрывы зенитных снарядов. Иван Прохорович оглядывается на вспышки, которые топчутся на одном месте, снимает крагу зубами и кладет на плечо кукиш.
— Вить, а Вить.
— Ай.
— А что, если в Наркомат обороны я напишу? Знаешь, как удобно, когда в одних руках и штурвал, и бомбы. Штурман мешает только. Прибавь два, убавь полтора. Вот и мотаешь аэропланишко. А тут сколько тебе надо, столько и довернул. Рокотов еще ничего поправки на курс дает, но этот Семечкин или Сенечкин…
— Командир, справа самолет, — шепотом докладывает Петров.
— Вижу. Фриц.
— А, может, наш?
— Фриц. С опознавательными огнями, чтобы свои не сбили. «Юнкер».
— Давай мы собьем. Неужели отпускать? Бомбить же летит.
— Вообще-то по инструкции не положено первому нападать. А срежешь?
— Подтянись поближе.
— Пусть он сперва нас проведет на нашу сторону.
— Умный ты мужик, Иван, — Виктор почему-то вздохнул. Четушкин промолчал.
Молчал он, пока «Ю-52» не потушил сигнальные огни.
— Защурился, гад, — Четушкин добавил газку моторам. Темный, похожий на гроб, фюзеляж «юнкерса» медленно увеличивался.
— Упреждение не бери. Идем на параллелях.
— Знаю.
До аэродрома Четушкин вел самолет со снижением. Экономил бензин. Вдоль полосы вспыхнули двумя рядами указательные фонари ночной посадки и горели, пока самолет не развернулся после пробега. Четушкин дорулил до старта, обогнул дежурные машины пожарной и санитарной службы, выключил моторы и вылез на крыло. В сторонке скромно постукивал движок динамомашины.
— Эй, есть кто-нибудь живой? Ко мне!
— Дежурный стартерист красноармеец Червоный слушает вас, — появился у самолета силуэт.
— Позовите сюда этих иллюминаторов.
— Ка-аго-о?
— Ну фонарников!
Силуэт сгинул. Вместо одного скоро показалось два.
— Механик-осветитель…
— Помощник механика-осветителя…
— Так вот, мать вашу в осветителя и его заместителя, доложите своему командиру, что вам объявлено по наряду вне очереди. Проспект устроили. Зажгли одну свечку вначале, одну в конце и хорош. Марш на место! Ну, где там с бомбами? Где заправщик? — Иван спрыгнул на землю. Двое шарахнулись в темень, зашептались:
— Что за начальство?
— Вродь бы новый командир полка.
— Дешево отде…
— Чш-ш-ш.
Первым прибежал Вовка Шипулин.
— Везучий же ты, Ванька. Поздравляю. Начисто подстанцию развалил. Прямо в машинный зал зафугасил, сообщили.
— Какой зал? Я ж завод бомбил.
— А это еще лучше. Без электричества предприятия мертвы. Электрика жалко.