— Дэсятый, дэсятый, вниз! Та-ак. Двацатка, куда? Хвоста пощупай, хвоста! А! Отвали, срэжут. Та-ак. Пятый, где ты? Забавь переднего. Немножечко отвлеки.
Четушкин круто поставил самолет на крыло, зашел вперед, развернулся и понесся на головного.
— Ваня, виляй!
Но Четушкин и сам понимал, что надо менять курс: на выпуклом плексигласовом лбу «юнкерса» забегали зайчики. И вдруг исчезли. Бомбардировщик клюнул носом и задымил. За ним загорелся правофланговый. Треугольники нарушились.
— Рэбята, нэ зэвай!
А на земле уже вздыбливались недовезенные взрывы от сбрасываемых куда попало бомб.
Майор сел первым и — бегом на командный пункт. Воздушный бой он считал тогда законченным, когда коснется колесами посадочной полосы последняя машина. Да не такое уж и пустяковое это дело — приземлить полк. Бывалые пилоты теряют от возбуждения глазомер, а у него половина состава новички. Четушкин, которому до смерти не терпится услышать о своем первом бое, толчется около и никак не выберет момент, чтобы спросить.
— Четвертый, твоя очередь. Круче руля. Еще круче. Та-ак. Нэ бойся, кувэтов нэт. Та-ак, хараша. Планируй. Ах, галава. Двацатка, газ убирай. — Двадцатый миновал посадочный знак, а истребитель метрах в пяти от земли. — Совсэм сбрось. Ну-ну-ну.
Самолет плюхается и подскакивает высоко-высоко.
— Казел, эще казел. Казленки, казленки. А ты мандражал. Сойди в сторонку. Та-ак. Завтра сдашь теорию посадки.
Со старта шли вместе. Иван поглядывал на грузного командира полка и удивлялся, как его такого тяжелого и самолет поднимает. И, должно быть, не мало аудиторий прошел он, чтобы так чувствовать за другого.
— Товарищ майор, можно спросить?
— Можно.
— У вас какое образование?
— Пишут сем.
Згоев души не чаял в ведомом за хладнокровие и сообразительность, и с третьего боя не оглядывался назад. Четушкин умел прикрыть. И когда Орехов, закончив официальную часть разговора по радио, спросил майора, как там воюет мой бомбовоз, командир полка языком прищелкнул:
— Ты знаишь, кого прислал? Ты лист брони прислал!
А Ивану уже наскучило быть листом, хоть и брони. Он не мог переносить, что стервятники валятся не от его пуль. Парочку, правда, зацепил между делом, да что это: два. У майора вон два десятка. Четушкин намекать не умел, а прямо сказать мешкал — догадаются может. Добавилась звездочка на левом борту его пятачка, блеснул новой эмалью третий «Красного Знамени» на неширокой Ивановой груди, а он все ведомый. Ждал, ждал и не вынес.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Пожалста, — поиграл усиками Згоев.
— Поставьте ведущим.
— Рана.
— Какая рана, а то и кобёл не залижет. В общем, или давайте мне ведомого, или с вами давайте меняться, или я пишу рапорт о переводе меня в другую часть. Ну что это за война — три аэропланишка за три месяца? Люди вон после меня в полк прибыли — пары водят, а…
— Абажды, абажды, — закрутил шестиугольной головой Згоев. — Тры-тры-тры. Язык на боевой взвод нэ становится, шэптало викрошилось? Матчасть добавят — пасажу тебя ведущим. Если пополнение пришлют.
— У вас, как у того казаха, получается: мука был бы лепешка пек бы — масла нет.
— Ха-ха! Вэрна. Памэшкай. А то одного такого горячего сейчас искать полечу. На «раму» сверху папер.
— Может, я поищу? — смягчился Четушкин.
— Искать — в сопки, а в сопках осенью воздушная яма на яме.
Майор и скромненький По-2 возвратились усталыми. Згоев со вздувшимися жилками на висках, самолетик с погнутой рукояткой управления. Человек выводил машину из беспорядочного падения в сильно разреженной среде.
— Как же это вы смогли, товарищ майор? — не поверил механик По-2. — Тут силу надо.
— Жит захочешь — рэльс пагнешь.
Нет, Четушкину бы не погнуть.
Воевать становилось веселее: освобождался город за городом, район за районом. Да и легче, конечно. Не сравнишь же с сорок первым годом. Фашизм задыхался, наглел, изворачивался, хитрил. И слабел.
— Иван Прохорович, крестного встречать пойдешь? — поправляя Золотую Звезду на груди, поинтересовался Згоев.
— Василия Дмитриевича? А как же!
Командир дивизии появился над полковым аэродромом в сопровождении эскорта четверки истребителей. Красивый двухкилевой бомбардировщик, сделав горку, разлиновал посеребренное инеем поле. Следом по два спустились истребители.
Дежурный стартерист подставил к крылу легкий трапик и лихо вытянулся перед спускающимся по нему генерал-майором. Не дожидаясь команды, замерли командиры эскадрилий. Згоев, косолапя, завышагивал с приложенной к козырьку фуражки ладонью.