ВОСЬМОЕ ОКНО ОТ КРАЮ
Я карабкался домой после суточного дежурства. Ночью, по грязище да еще в горку. Улица только-только рождалась, лампочки на редких столбах в один ряд светили очень экономно и не помогали, а путали. Приглядываешься, приглядываешься, куда бы ногу поставить, вроде, насмотришь островок, шагнешь, а это — жижа.
Осень куражилась: днем изморось, к вечеру крупа или мокрый снег. Грунт — не грунт, раствор, который бери вот прямо из-под ног и делай кирпичи. Да, на такой земле, пожалуй, лишь дома и будут расти.
Чем выше я поднимался, тем нахальнее старалась разуть меня глина. И вот засосало так, что ни взад, ни вперед. Рванулся сильнее и чуть не упал. Пришлось становиться еще и на руки.
— Обновил перчаточки.
Риткин подарок. Поскрипывающие, лоснящиеся, на беличьем меху. Ритка теперь ждет уж. И Витька. Они всегда меня ждут, чтобы вместе отужинать. Тут и расстояния-то от трамвайной остановки десять минут ходьбы, а ползешь чуть не час. Отряхнул с перчаток большую грязь, спрятал их в карман, лезу дальше.
— Помогите, пожалуйста.
На бугорке у столба женщина. Худенькая, в белесом плащишке и целлофановой косынке. В одной руке хозяйственная сумка, другой прижимает к коленкам человека. Человеку года три, не больше. Ему не стоится на сухом. Ему хочется подставить ладошки сразу всем снежинкам, чтобы не дать им упасть в грязь.
— Помогите мне, пожалуйста, посадить сына на закорки, — женщина, наверное, улыбнулась бы, но помешала прядинка, которая выбилась из-под косынки и тут же прильнула ко лбу.
— Вам далеко?
— В конец улицы.
— Нам по дороге. Давайте, я понесу.
— Ой, что вы! Он такой тяжеленный. Все руки оттянул.
— Мне в охотку.
Малыш без лишнего жеманства позволил взять себя, доверчиво прижался к плечу.
— Смотри-ка ты, прилепился, будто к своему.
— У-у, он мужчин любит, ко всякому идет. А вот к женщинам ни в какую.
— Не горюйте. Лет через пятнадцать его симпатии изменятся. Правда, парень? — парень сладко почмокал губенками. Он уже спал. — Укачало.
— Насчет этого хоть горя не знаю. Время подошло — спит, что ни дашь — ест.
Снег перестал, заподувал ветерок, подъем кончился. Идти стало лучше, но не легче: мальчонка набирал в весе шаг от шагу.
— Так вот и таскаетесь с ним в садик да из садика?
— В садике карантин. Он со мной на работе.
— Кем же вы работаете?
— Няней в поликлинике. Слякость — в коридоре играет, хорошая погода — во дворе. Тут как-то в канализационный колодец упал.
— Шутите?
— Не до шуток было, когда сказали.
— И что же?
— Ничего. Один зуб сломал, а так ничего, удачно. Погодите, вы в котором доме живете?
— Уже прошли.
— Ой, извините, совсем заболталась. Большое спасибо, — мамаша потянулась за ребенком.
— Ладно уж, донесу до конца, — и почему-то подумалось, что хорошо вот у Витьки есть бабушка, и ему не пришлось дремать на плече чужого дяди, а Рите пользоваться этими услугами. — Нет, так нельзя. Трудно так. Что же вас хоть отец не встречает?
— У нас нет отцов.
Сказано было негромко, но твердо. Даже гордо. Получилось, что я навязываюсь в провожатые к матери-одиночке. Стало неловко-неловко. Сзади проскрежетал на повороте трамвай, понимающе прищурилась звезда в разрыве облаков.
— Трудно, говорите? — продолжала женщина. — Сейчас — что. Сейчас у меня свой угол. А грязь — штука временная, сезонная. Когда-нибудь и на нашей улице появятся тротуары. Не все вдруг. Сейчас я ожила. А вот Сашка родился — хлебнула мурцовки. С завода, дура, ушла. Стыдно, видите ли, девице было. В общежитии отказали, на частную прошусь — бесполезно. Кому нужна квартирантка с грудным ребенком? На работу нигде не берут. Повертят, повертят паспорт — и все. Как хочешь, так и живи на пятирублевое пособие. Ох, ни денег, ни крыши над головой. Ночевала на вокзале в комнате матери и ребенка. Ну вот, мы и дошли, — женщина остановилась и вздохнула.
Я тоже остановился и вздохнул.
— Может, зайдете, посмотрите, как я живу, — почти шепотом предложила она. — Ненадолго, — ей хотелось досказать, мне дослушать.
— А соседи о вас плохо не подумают?
— Бояться, что о тебе подумают — на свете не жить. Я вот боялась… Ко мне никто не ходит. Вы первый.
— Тогда давайте знакомиться: Александр.
— Э, да мы все тезки. Ну, идемте.